"Василий Семенович Гроссман. Дорога" - читать интересную книгу автора

неподвижности, он сливался с ней, соединялся с туманной равниной.
И когда тишину нарушили танки, Джу услышал их потому, что железный звук,
заполняя воздух, входил в мертвые уши людей и животных, вошел и в уши
понурого живого мула.
И когда неподвижность равнины нарушилась, и гусеничные пушечные машины
развернутым строем, скрежеща шли по снежной целине с севера на юг, Джу
увидел их - они отражались в ветровых стеклах и в зеркальцах брошенных
машин, они отразились в глазах мула, стоявшего у опрокинутой телеги. Но он
не шарахнулся в сторону, хотя гусеничное железо прошло совсем близко,
дохнуло горьким теплом и масляным перегаром.
Потом из белой равнины выделились белые людские фигуры, они двигались
бесшумно и быстро, не как люди, а как хищные охотники, исчезли,
растворились, поглощенные неподвижностью снежной целины.
А потом зашумел кативший с севера поток людей, машин, орудий, заскрипели
обозы...
Поток шел по дороге, а мул стоял не кося глазами, и движение шло мимо, но
вскоре оно стало так велико, что разлилось за обочины дороги.
И вот к Джу подошел человек с кнутом. Он рассматривал Джу, и мул
почувствовал запах табаку и сыромятной кожи, шедший от человека.
Человек, точно так же как это делал Николло, ткнул Джу в зубы, в скулу, в
бок.
Он дернул за узду, сипло заговорил, и мул невольно посмотрел на лежащего,
на снегу ездового Николло, но тот молчал.
Человек снова потянул узду, мул не пошел, а продолжал стоять.
Человек закричал, замахнулся, и грозное понукание его отличалось от
понукания итальянца не грозностью, а звуками, сочетавшимися в угрозе.
А потом человек ударил мула сапогом по косточке на передней ноге, ноге
стало больно, по этой косточке бил сапогом Николло, и она была особенно
чувствительна.
Джу пошел следом за ездовым. Они подошли к запряженным телегам. Их
обступили ездовые, шумели, размахивали руками, смеялись, хлопали Джу по
спине и по бокам. Ему дали сена, и он поел. В телеги были впряжены парами
лошади с короткими ушами, со злыми глазами. Мулов не стало.
Ездовой подвел Джу к телеге, в которую была впряжена одна лошадь, без
напарника.
Лошадь была темная, маленькая, рослый мул оказался выше ее. Она поглядела
на него, прижала уши, потом наставила их, потом замотала головой, потом
отвернулась, потом приподняла заднюю ногу, собираясь лягнуть.
Она была худая, и, когда вдыхала воздух, ребра волной проходили под ее
шкурой, и на шкуре ее, как на шкуре Джу, виднелись кровавые ссадины.
Джу стоял понурив голову, по-прежнему безразличный к тому, быть ему или не
быть, беззлобно равнодушный к миру, потому что равнинный мир равнодушно
уничтожал его.
Он привычно, так же как делал это сотни раз до того, просунул голову в
шлею, она не была кожаной, но совершенно так же, как и кожаная, коснулась
его натруженной груди, запах от нее шел странный, непривычный, лошадиный. Но
мулу был безразличен этот запах.
Лошадь стояла с ним в паре, и ему было безразлично тепло, дошедшее к нему
от ее впалого бока.
Она прижала уши почти вплотную к голове, и морда у нее сделалась злая,