"Василий Семенович Гроссман. Тиргартен" - читать интересную книгу автора

Именно теперь, в эти минуты, во время дождя, Рамм высказал свою главную
мысль; он никому ее раньше не высказывал:
- Наша раса господ живет так, словно мир ничего не стоит по сравнению с
ней. Добрые, честные, славные, бессловесные существа стали обездоленными, а
раса господ захватила в свои руки все лучшее, что есть в жизни. Если
господам мешают или, наоборот, нужны какие-нибудь животные, они умертвляют
их целыми народами. Они для них как песок, как кирпичи. Раз они решили ради
выгод или забавы истребить какую-нибудь породу животных, то уж они бьют и
стариков, и беременных, и новорожденных, они их выкурят из родных нор,
уморят голодом, задушат дымом.
Раньше выживали те, у кого хорошая шуба, слой жира, процветали красивые,
те, у кого пышная окраска, богаче оперение. Но ныне установлен новый,
сверхистребительный закон отбора, более жестокий, чем морозы, муки голода и
борьба за любовь; теперь выживают голые, костистые, серые, лишенные шерсти и
меха, с вонючим мясом, без красок... Вот это отбор! Он направлен на гибель
всего живого. Хорьков надо причислять к лику святых.
Почему убийство животных не считается преступлением? Почему, почему?
Высшее существо должно бережно, любя, жалея относиться к низшему, как
взрослый к ребенку.
- Каков мой вывод? - задумчиво спросил он, точно проверяя свои мысли. -
Если хочешь называться царем вселенной, то надо научиться уважать даже вот
этого дождевого червя.
Он указал на бледно-розового червяка, выползшего из раскисшей земли.
Краузе, не жалея своего бедного, старенького пиджака, выйдя под дождь,
перенес червя на высокую часть цветочной клумбы, под широкие листья канны,
где ему не грозили потоки воды.
Вернувшись в павильон, вытирая воду с впалых, бледных щек и сильно
притоптывая, чтобы с подошв сошла прильнувшая к ним земля, Краузе сказал:
- Вы правы. Надо учиться уважать, чтить жизнь.
До встречи с Краузе Рамму казалось, что всякий человек, узнав его взгляды,
назовет его выродком, сумасшедшим. Но вот оказалось не так!
Краузе закурил сигарету и, указывая на клетки в дождевом тумане, сказал:
- Но вот здесь нет надежд, отсюда нет другого выхода, как на свалку.
- Это не совсем верно, - сказал Рамм. - Животных убивают на скотобойнях в
течение веков. Об этой обреченности страшно даже думать, настолько привычно
все это. И все же они всегда надеются! Даже те, кто перешел на сторону
тюремщиков.
Краузе вдруг нагнулся к старику и, взмахнув левым пустым рукавом, сказал:
- Война идет в наш Берлин. Гитлер нас обманул. Люди хотят перемены. Чего
уж говорить! Хотя многие люди в последние годы бывали хуже зверей.
Он вздохнул: того, что он сейчас сказал, по военному времени достаточно,
чтобы быть казненным топором Моабита. Теперь судьба его была в руках
небритого чудаковатого старика, смотрителя обезьянника.
Рамм замотал головой:
- Даже червям нужна свобода! Я все прислушиваюсь по ночам. А потом я хожу
в темноте от клетки к клетке и говорю им: "Терпение, терпение..." Ведь
только с ними я могу говорить.
Он посмотрел на ручьи, бегущие между клетками, и сказал:
- Настоящий потоп, но, может быть, праведники спасутся. Люди уж очень
здесь несчастны, и когда их самих гонят на бойню, то кажется моему сердцу -