"Василий Гроссман. Четыре дня" - читать интересную книгу автора

картошку, так ловко, что Поля, глядя на него, хохотала и говорила:
- А боже ж мой, ну чисто як женщина.
Правда, теперь, разгоряченный чугунным жаром плиты, Москвин поглядывал
на босые ноги Поли очень свирепыми глазами, а когда она подходила к плите,
лапал ее за всевозможные места, и они начинали возиться и хохотать.
Оборванная старуха-еврейка сидела на кухне, ожидая пока пройдет
хозяйственный пыл Марьи Андреевны и ее позовут в столовую рассказать про
харкающую кровью дочь, про зятя, пытавшегося прокормить восемь человек
шитьем мужских подштанников и потерявшего зрение, потому что, жалея керосин,
этот умник работал в темноте, про заморыша внука, родившегося без ногтей,
про внучку, полгода сидящую дома, так как неудобно большой девочке выйти на
улицу в одной рубашке. Старуха знала, что после ее рассказа Марья Андреевна
закроет лицо руками и тихо начнет говорить: боже, боже, - а потом вынесет ей
столько мешочков крупы, муки и фасоли, что вся семья три недели не будет
бояться голодной смерти. И она даже знала, что докторша снова куда-то уйдет
и вернется с детским платьицем. Тогда Цына заплачет и докторша заплачет,
потому что они обе - старые женщины и не могут забыть детей, умерших
двадцать лет назад. Старуха, тихонько покачиваясь, сидит на табурете и
вдыхает сладкие, жирные запахи рождающихся пирогов. Москвин и Поля не
обращают на нее внимания. Им кажется, что старуха ничего не видит, ничего не
понимает, а она, искоса поглядывая на них, бормочет:
- Ну-ну, надо иметь медное желание, чтобы хотеть такую девушку, как
эта...
Этот спокойный день был очень длинен. Факторович лежал, его лихорадило,
кружилась голова. Читать ему не хотелось - в доме не было книг по философии
и политической экономии, а Мережковского, которого принесла ему Марья
Андреевна, он с презрением отверг. Лежа с закрытыми глазами, Факторович
думал. Этот сытый, спокойный и ласковый дом напоминал ему детство. Марья
Андреевна характером очень походила на одну его тетку - старшую сестру
отца. И он вспомнил, как два года назад, будучи следователем Чека, он пришел
ночью арестовывать ее мужа - дядю Зему, веселого толстяка, киевского
присяжного поверенного. Дядю приговорили к заключению в концентрационном
лагере до окончания гражданской войны, но он заразился сыпняком и умер.
Факторович вспомнил, как тетка пришла к нему в Чека и он сказал ей о смерти
мужа. Она закрыла лицо руками и бормотала: боже мой, боже мой, - совсем
так, как это делает Марья Андреевна.
Да, с тех пор он не видел ни отца, ни матери, ни сестер. И сегодня он
вспомнил их может быть, они все умерли уже. Он задремал, и ему снились очень
глупые сны.
- Я не хочу больше супа! плаксивым голосом кричал он и топал ногами, а
отец чеканил:
- Кто не ест супа, тот не получит компот.
Потом он снова открыл глаза, над ним стоял Верхотурский и говорил:
- Я вас разбудил. Вы плакали и орали диким голосом.
Да, Факторович себя скверно чувствовал в течение этого нудного и
тяжелого дня. Несколько раз он приподнимал голову и удивленно смотрел на
Верхотурского. Тот сидел на мешках, рядом с очкастым парнем Колей, и
оживленно с ним говорил.
Вероятно, чтобы не мешать Факторовичу, они говорили вполголоса, слов
нельзя было разобрать.