"Цзян Гуан-цы. На реке Ялунцзян (Рассказы китайских писателей 20 - 30-х годов) " - читать интересную книгу автора

волны. Яркое веселое солнце медленно поднималось над горизонтом, озаряя
своими лучами двух обнявшихся плачущих детей.
Ли Мэнхан замолчал. Улыбка сбежала с его лица, уступив место привычной
печали. Он сложил руки на груди и уставился на пламя. Я - не психолог, но
нетрудно было понять, какие струны звучат в душе моего друга. Наступила
пауза, которую нарушил беспокойный Султан-задэ, не переносивший
неопределенности.
- И что дальше? Чем все кончилось? До того было интересно слушать, и
вдруг ты замолчал. Договаривай уж, Мэнхан, а то я сегодня не засну. Вэй-цзя
все рассказал про себя! А спать ляжем попозже. Чего боишься? Ну, не тяни!
Я согласился с Султан-задэ: сегодня можно сделать исключение из
обычного распорядка дня. Я не чувствовал ни малейшего утомления. Сонливость
как рукой сняло. Но Ли Мэнхан молчал. Я разгорячился. Перс, притворившись
рассерженным, схватил его за руку, требуя продолжения. Мэнхан кидал на нас
умоляющие взгляды, будто взывая о пощаде, но наконец сдался.
- Неужели не достаточно? Зачем распространяться дальше? Мне так тяжело,
да и вам неприятно слушать. Отпусти руку, Султан-задэ... Ладно, так и быть,
доскажу. Вот привязались... У меня сил нет говорить. А вам бы лишь
потешиться!..
После размолвки мы еще крепче полюбили друг друга. По мере того как мы
росли (мы были одногодками, я старше всего на несколько месяцев), наше
чувство менялось. Сначала оно было наивным, детским, бессознательным. Потом
созрело. Мы поняли, что не можем жить друг без друга, что она моя, а я - ее,
и мы никогда не должны разлучаться. Я не сумею толком описать это. Я не так
уж хорошо владею русским, да и нет у меня таланта красиво говорить. Время
летит быстро. И вот мы уже выросли. Нам по четырнадцать лет. Пожалуй, с
этого времени и начались мои беды. Как говорит пословица: "Счастье
переменчиво, как ветер". У Кореи нет больше счастья. Затаись дома, отрешись
от всего мира - все равно не спасешься. Японские полицейские, эти ищейки
империалистов, в любой момент могут арестовать корейца, объявить его
предателем, отрубить голову или расстрелять. Вам даже трудно себе
представить, как нагло ведут себя японские захватчики. Жестокость их не
знает границ. Мой отец страстно желал вернуть отчизне независимость. В тот
год какой-то корейский купец убил офицера японской полиции, и власти
заподозрили отца в подстрекательстве. Так ли это на самом деле - мне не
известно. В конце концов отца схватили и... расстреляли.
Перс так стремительно вскочил на ноги, что я невольно подался назад:
- Звери! Как они смеют бесчинствовать в вашей стране!
Рассказ поверг меня в смятение. По щеке Мэнхана скатилась слеза.
Сдерживая подступающие к горлу рыдания, он, запинаясь, продолжал:
- После этого... моя мать... бросилась в море.
Впившись взглядом в рассказчика, Султан-задэ сидел в оцепенении. У меня
щипало глаза. Наступило долгое молчание.
За окном бешено завывал ветер. Чудилось, то вихрем проносятся табуны
коней, то гневно рокочут волны, то вырываются вопли из тысячи глоток, то
содрогаются небо и земля... Может быть, ветер плачет по многострадальной
Корее? Или оплакивает горе корейского юноши?
Ли Мэнхан вытер слезы и грустно продолжал:
- Если бы не моя подруга, я давно бы последовал за своими родителями.
Вы ничего не знали бы обо мне, и вам не пришлось бы сейчас меня слушать. Это