"Рене Генон. Восток и Запад" - читать интересную книгу автора

только что сказали об отношении анализа и синтеза, состоит в том, что
развитие науки, как ее понимают современные люди, реально не расширяет свою
область: сумма частичных знаний может бесконечно расти внутри этой области
не через углубление, а через деление и подразделение, идущие все дальше и
дальше; поистине, это наука материи и множества. Впрочем, даже тогда, когда
есть реальное расширение, что может происходить в исключительных случаях, то
это будет всегда на одном и том же уровне, и из-за этого такая наука будет
не способна подняться выше; конституированная как она есть, она отделена от
принципов пропастью, которую ей ничто не может не то, чтобы помочь
преодолеть, но хотя бы в самой малой степени уменьшить.
Когда мы говорим, что даже экспериментальные науки имеют на Востоке
традиционную основу, то мы хотим сказать, что, в противоположность тому, что
имеет место на Западе, они всегда связанны с определенными принципами; они
никогда не теряются из виду, а сами по себе случайные вещи считаются
достойными изучения только в качестве последствий и внешних проявлений
чего-то, принадлежащего другому порядку. Конечно, метафизическое и научное
познание не перестают от этого глубоко различаться; но между ними нет
абсолютного разрыва, подобного отмечаемому в современном состоянии научного
познания на Западе. Чтобы привести пример на самом же Западе, можно
рассмотреть расстояние, отделяющее точку зрения античной космологии и
космологии Средних веков от точки зрения физики, как ее понимают современные
ученые; никогда до настоящего времени изучение чувственного мира не
рассматривалось как самодостаточное; никогда наука этой меняющейся и
мимолетной множественности на самом деле не признавалась достой ной имени
познания, если не находилось средства ее связать в той или иной степени с
чем-то стабильным и постоянным. Согласно древней концепции, продолжающей
существовать на Востоке, любая наука считалась ценной не столько сама по
себе, сколько в той мере, в какой она своим особым образом и в определенном
порядке вещей отражала высшую, неизменную истину, к которой с необходимостью
причастно все то, что обладает какой-нибудь реальностью; а так как черты
этой истины каким-то образом укоренены в идее традиции, то всякая наука
также проявляется как продолжение самого традиционного учения, как одно из
его приложений, вторичных и, несомненно, случайных, вспомогательных и
несущественных, составляющих познание более низкого уровня, если угодно, но
тем не менее, все еще истинное познание, потому что оно сохраняет связь с
высшей ступенью, т. е. с познанием чисто интеллектуального порядка. Как
видно, эта концепция ни за что не стала бы приспосабливаться к грубому
натурализму факта, который заключает наших современников в одной только
области случайного, и даже более узко, в одном только разделе этой
области[13]; а так как восточные люди не меняют из-за этого своих убеждений
и не могут этого делать, не отрицая принципов, на которых основывается вся
их цивилизация, то оба типа ментальности кажутся решительно несопоставимыми;
но поскольку именно Запад меняется и, к тому же, меняется без конца, то,
может быть, настанет такой момент, в который его ментальность, наконец,
изменится в благоприятном направлении и откроется более благоприятное
понимание, тогда эта несовместимость испарится сама по себе.
Мы полагаем, что достаточно показали, до какой степени оправдана оценка
западной науки восточными людьми; при этих условиях, кое-что может объяснить
безграничное восхищение и суеверное уважение, предметом которого является
наука: а именно то, что она находится в совершенной гармонии с нуждами чисто