"Тонино Гуэрра. Параллельный человек" - читать интересную книгу автора

места и разглядывал листья капусты, старик все-таки понял, что я ухожу, и
сорвал промасленную бумагу с той банки, где хранился жирафий помет. Дал
понюхать: резкий запах дикого зверя ударил мне в ноздри с такой силой,
будто вдребезги разлетелась пробирка с едким калием. Он прикрыл банку
бумагой и улыбнулся в предвкушении одобрительного отзыва, который я не
преминул произнести. Мы распрощались; я вышел из тростникового
треугольника и зашагал в сторону площади.


Голые полки, старый массивный прилавок, я на стуле. На нем любила
сиживать моя мать. За спиной пустой шкаф. Перед глазами стена. Хоть и
нечего мне продавать и в лице моем нет ничего от торговца - я торговец.
Торговцы относятся к разряду людей, которые терпеливо, как птицелов в
шалаше, караулят добычу. Я сидел просто так и никого не подстерегал. И
все-таки ждал: кто-нибудь да придет. На душе становилось тревожно, когда
слышал чьи-то приближающиеся шаги. Исподволь росла надежда, что кто-то
откроет дверь. Спустя два часа по приезде я открыл лавчонку,
принадлежавшую моей матери: дверь была заколочена с того самого дня, как
мать умерла четыре года назад. Я мечтал отыскать здесь ящики с фонтаном. В
памяти, правда, не отпечаталось никаких следов, которые бы указывали на
связь этой лавки с постройкой и хранением фонтана; и все же надежда не
покидала меня: я найду его именно здесь. Ведь случается иногда отыскать
пропавшую вещь там, куда, казалось бы, она не должна была попасть ни под
каким видом. Увы, ящиков нет и в помине - значит, были виды на то, чтобы
их здесь не оказалось. Ничего не поделаешь; смотрю на пустые полки и
вдыхаю сырой, слежавшийся за четыре года воздух.
Если сесть на место другого, то мало-помалу ощущаешь себя тем другим.
Сидя на мамином стуле и глядя на улицу через витринное стекло, я
постепенно становился похожим на маму. В последние годы ей тоже нечего
было продать. Но она все равно приходила в магазин - посидеть в прохладе,
почувствовать, что занята делом; или ее приводило сюда тело, заставляя
повторять жесты, совершавшиеся на протяжении долгих лет? Может, время от
времени дверь открывалась, кто-то спрашивал: что продаете? И она отвечала:
не продаю ничего. Но возможность перекинуться словом со случайным
посетителем все-таки возникала. Почти все приезжие: им нужны были
пуговицы. Моя мама держала пуговичный магазинчик. Выдвигаю пустые ящики
под прилавком. Шарю по дну: не осталось ли чего-нибудь? Наконец извлекаю
белую костяную пуговицу. Повертел в руках. Занятно: все же кое-что на
продажу. Хотел было положить в витрину, но передумал: слишком просто
выставить и продать. Кладу пуговицу на прилавок и сажусь в ожидании: пусть
покупатель сам придет за пуговицей. Всякая вещь кому-нибудь пригодится.
Нет предмета, который был бы не нужен. Даже голые полки нужны тем, кто
любит заглядывать в магазины просто так, не из желанья что-то купить.
Соблюдаю распорядок дня коммерсанта. Открываю утром, в час закрываю,
обедаю, снова открываю в три часа; закрываю в семь. Расслабляет и ожидание
покупателя, и повторение образа действий моей матери, на которую я стал
похож. Прислушиваюсь к каждому шагу, всматриваюсь в каждого, кто
равнодушно проходит мимо пыльной витрины. Большую часть времени перед
глазами белая стена; раз в день загорается на ее поверхности узкая полоса.
Пыльный солнечный луч коснется стены, и торчащие гвозди (поди узнай, что