"Тонино Гуэрра. Параллельный человек" - читать интересную книгу автора

запирать их в шкаф. Сколько одинакового в нашей с ним жизни - и не только
Нью-Йорк. Мы оба были на фронте. Отец - в первую, я - во вторую мировую
войну. И домой вернулись одинаково - и он, и я на грузовой машине. Шел я
из плена, по дороге угнал грузовик, да так на нем с попутными шлюхами и
такими, как я, бывшими пленными в кузове, две тысячи километров отмахал.
Без передышки. В километре от нашего города остановился. Стало мне
страшновато. Через эти места прошел фронт, думаю: может, из моих и в
живых-то никого нет. А за такой правдой спешить не хотелось. Пошел пешком.
Добрался до проселка. Пыльная дорога, деревья зимой свели под корень на
дрова. Все глядел, не появится ли кто с другой стороны. Вдруг смотрю:
кто-то на велосипеде едет. Жду. Да только страх оказался сильней, в кювет
бросился. Притаился, не хочу, чтоб меня заметили, боюсь узнать, что там, у
меня дома. Решил - пойду через поле, чтоб никого не встретить. День
воскресный. Из сил выбился, залез в кусты. Городок отсюда хорошо видно.
Крепостная стена башни. Кое-где в домах черные дыры, снарядами, значит,
пробиты во время обстрела. Цел городок, тихо, спят еще. Я обвел взглядом
густую поросль. Не тут ли прятался мой отец в семнадцатом году, прежде чем
вернуться домой. Шел он с фронта, несколько лет не был на родине. Не успел
сыграть свадьбу, как его взяли в солдаты. Это было в девятьсот
пятнадцатом. Попал в казарму где-то во Фриули, полковник дал ему под
присмотр своего сумасшедшего мерина. Конь по кличке Гомер, два года
ухаживал за ним отец. Казарма все время пустовала: днем солдаты были на
маневрах, возвращались с учений уже затемно, а на следующее утро, глядишь,
их уже и на фронт отправят, следом - новенькие, еще моложе прежних;
пожирал фронт людей, как свинья - желуди. Так и жил в этой казарме, где
днем не было ни души. Ну, самое большее человек шесть-семь из охранения,
да еще какой бедолага, к строевой службе негодный, шаркает метлой на
плацу, листья метет, осенью особенно много их, бывало, нападает с дерева.
Или навоз с территории убирает - лошадей-то, почитай, голов тысячи три
было, все обшлепают вокруг, и в воздухе хоть топор вешай. Гомера я
выгуливал в тени, нельзя, видишь, было его перегревать на солнышке, это с
той поры, как он свихнулся, вредно ему стало. Одно хорошо: не буйный он
был. Задашь ему корму, так он не ест, о чем-то все думает. На команды
перестал откликаться или вот разучился препятствия обходить, так, бывало,
и прет напролом, пока лоб не расшибет об стену или об дерево, а то и об
самого полковника или какого другого начальника. Я о Гомере заботился,
спать рядом ложился, разговаривал с ним, правда, не слушал он меня,
известное дело - сумасшедший; да и не с кем мне было там говорить, кроме
него, ни одной живой души рядом. Как-то раз я его даже обмерил, ну там
брюхо измерил, шею, ноги. Может, думаю, внутри хворь, да снаружи полный
порядок. Конь красавцем считается, когда у него четыре части короткие:
уши, хвост, спина и приступок; четыре длинные: шея, брюхо, бедра и ноги;
четыре широкие: лоб, грудь, круп и зашеек. А у Гомера все не так. Все
неправильно, хоть внутри, хоть снаружи. Да только я все равно жалел его,
потому как жив он - жив и я в этой казарме, и на фронт меня не отправят.
От тихого его помешательства был у меня рецепт - номер тридцать девятый,
то есть отваром из трав разных поил да пиявок прикладывал, чтоб лишней
крови забрали, той, что в голову ударяет. Дал мне ветеринар список - всего
137 рецептов; так вылечил я Гомера и от язвы, и от других напастей. Целыми
днями, бывало, щупаю ему уши, не горячи ли, не холодны; у лошадей по ушам