"Тонино Гуэрра. Параллельный человек" - читать интересную книгу автора

узнают, есть температура или нет. Только все равно сделался он буйным,
роет копытом землю, крушит все вокруг, глаза мутные стали, не успел я ему
кровь пустить, а он возьми да и ускачи прямо на передовую, я за ним, так и
попал под отступление из-под Капоретто; помню, прут навстречу солдаты,
толпа оборванцев, а я все вперед, все ищу свою лошаденку. Опомнился, когда
над головой пули засвистели, для таких дураков, как я, припасенные. В небе
гранаты бабахают - рвут воздух в клочья, солнышко и то вдребезги, все в
куски, а не по небу, так по деревьям - все груши-яблоки наземь. Только
слышу вдруг - стон; стоит грузовик "18 Би-Эл", на ходу, и раненые в кузове
вповалку. Шофер рукой за баранку держится, голова свесилась, будто на
колесо смотрит. Тронул - а он окоченел уже, сбросил я его на землю, сам за
руль - впервые в жизни. Однако с пригорка хорошо пошло. Жму педаль, вижу,
идет быстрее. Так и выучился прямо на ходу. Лучший способ. Видел, как
инструктор в казарме водит, то отпустит, то подтянет, две такие рукоятки у
буфера. Тормоз ручной, с зубчаткой - сцепление, да еще рычаг: двинешь
разок-другой, вот тебе и первая, и вторая или третья, а то и четвертая
скорость. Думал, довезу раненых до тылового госпиталя. А везде и без них
полным-полно. Я бензину в бак - и двинул дальше. Так и докатил до самой
Вероны, только тут на меня вдруг тоска нахлынула - домой потянуло. Ну ее,
думаю, эту войну, ко всем чертям, отныне и вовеки. Повезло мне сначала с
Гомером, а теперь, говорю, выручай меня, "18 Би-Эл". Все заставы прошел,
показываю - раненые у меня в кузове. Гоню, остановок не делаю, есть место
в больнице, нет - теперь все равно. Главное - вперед. Умрет кто из
раненых, я его на обочину. На второй день слышу, будто зовет меня кто.
Точно - мое имя называют. Не то в воздухе звук такой, не то в голове шум
от усталости. Только слышу - голос. Я уж решил, что с ума схожу, как
Гомер, а голос не унимается, все зовет меня, но вроде как с того света.
Догадался наконец - раненый это, в кузове. Только как он имя-то мое узнал,
вот загадка. Остановил я "18 Би-Эл" на обочине, лезу в кузов взглянуть,
как там дела у мертвецов да раненых. Смотрю: руки, ноги - все в кучу,
головы, как арбузы битые, все в крови. А одна голова ртом шевелит: не
узнаешь? Смотрю, так это же земляк мой. Надо же, мы с одной улицы, и он в
эту кучу попал. Просит - поезжай, мол, помедленней, трясет больно в
кузове, раны открываются. Сбавил я газ. А сам вот о чем думаю, к самому
дому подъехать или остановиться не доезжая. Решил: постучусь-ка я в первый
попавшийся дом, что побольше. Сказано - сделано. Ночь. Объясняю: тут у
меня солдаты раненые, надо бы их на ночлег определить. И всех - кто живой,
кто мертвый - в дом и перетаскал. А земляк в кузове остался, и поехали мы
с ним дальше. Захотелось и ему домой: будь что будет. То и дело окликаю
его, жив ли? Отвечает - жив. Громко орать приходилось из-за грохота. А "18
Би-Эл" катит себе да катит то по ровному, то в гору, то под гору и по
узенькой дамбе проходит - кругом камыши, ухабы - ему все нипочем. Только
окликнул я раз земляка - нет ответа. Еще позвал - молчит. Остановил я
тогда "18 Би-Эл" у фонтанчика, что по обочинам встречаются. Обхожу вокруг
грузовик, время тяну. А чтобы брезент приподнять да взглянуть, жив ли
товарищ мой, - духу нет. Ухом прижался к бортовой доске, думал, не услышу
ничего. Ан нет - от дерева будто гул идет. В брезенте прореха, глянул:
откатился к кабине мой земляк. Отогнул полог и понял - скончался он, спина
вздулась, и ноги в брюках зуавских опухли. Протянул руку, потрогал.
Твердый, как дерево. Думаю, вытащу его, схороню при дороге, а сам обратно,