"Тонино Гуэрра. Теплый дождь" - читать интересную книгу автора

абсолютно правдоподобны и характерны для туманной и загадочной столицы
Империи". (Из биографии Николая Первого, написанной историком Полем Лакруа).
Супружеская кровать Миши наполовину занята книгами и бумагами.
Телефонная книжка, длинная и тяжелая, в любой момент готова рассыпаться в
его розовых пальцах с маленькими бугорками костяшек. На каждой странице не
менее сотни фамилий и пометок к ним, сделанных мелким почерком.
Когда мы выходим из дома, Миша спрашивает, зачем я ношу джинсы. Он
признается, что лично ему не нравится, когда ткань обтягивает его худые
длинные ноги. На плечах у Миши, словно вцепившиеся обезьяны, висят сумка и
рюкзак. Из рюкзака торчит горлышко бутылки с водой, настоянной на лечебных
травах; У Миши странная походка: он не шагает, а будто катится на коньках,
создавая вокруг себя турбуленцию, подобно какому-нибудь предмету,
движущемуся в равномерном и монотонном ритме.
В такси он извиняется за то, что тащит меня с собой на поиски некого
Глинки, крупного исследователя, который мог бы помочь ему открыть тайну
странного происшествия. Что ж, поездка в такси - тоже способ посмотреть
город. Миша дает краткие пояснения о площадях, мелькающих за окном. Во время
этого занимающего сердце Миши поиска, в который я дал себя вовлечь и который
я использовал для знакомства с Ленинградом хотя бы из окошка такси, я не
могу выбросить из головы мысль о Генерале и его денщике-собаке, упомянутых в
карточках, что я читал в Мишиной квартире.
Мы мечемся по городу, стучась в двери всех друзей Глинки или, по
крайней мере, тех из них, кто знаком Мише. Все двери выходят на заваленные
мусором лестничные площадки, заплатанные всевозможными типами кафеля. За
живописными фасадами - вертикальные катакомбы, в которых гнездятся люди, как
ни странно, живые, среди мертвого скопища шатающейся мебели, бутылок и
свертков, карабкающихся по стенам, словно со временем они обрели животную
субстанцию, наделенную цепкими лапами. Во всех квартирах в туалетах за
трубами торчат сложенные газеты. Если в июле тебе предлагают землянику и
чай - это уже роскошный прием. Но мы были также и в шикарных квартирах, где
на стенах - коллекции превосходных картин.
Кончается все тем, что мы кружим по городу в такси без конкретного
адреса. У нас в руках нет даже мало-мальского следа Глинки. Стоит
африканская жара, голуби улеглись грудками на землю в тени газонов, чтобы
урвать у травы хоть сколько-нибудь прохлады. Старуха бредет посреди улицы,
при виде нашего такси, которое приближается и отрезает ее от тротуара, она
замирает с гримасой ужаса, делающей ее похожей на японку. Люди опасаются,
чтобы не случилось того же, что было в 1972 году, когда солнце высушило
болота вокруг города и подпочвенный торф воспламенился, выделяя сквозь
трещины в засохшей грязи дым, который затянул весь город. Теперь мы уже
шагаем вдоль Невского проспекта, влекомые нелепой надеждой отыскать Глинку в
толпе, движущейся по бесконечным тротуарам. Лично меня Глинка не занимает -
мое любопытство вызывают совсем другие вещи. Сандалии, стоптанные до
предела; старые полотняные панамки, какие носят дети в лагерях, или же
велосипедные шапочки с пластиковыми козырьками на головах женщин в шелковых
платьях; вентиляторы на потолках за стеклянными витринами гастрономов;
серебряные туфельки; мотоциклы с колясками: солидные служебные автомобили с
задернутыми занавесками; майки с нарисованными облаками и желтым солнцем;
очки, воткнутые в петлички лиловых рубашек; носовые платки о четырех узелках
на головах: ни одной собаки; капли мороженого, сочащиеся по уголкам рта с