"Виктор Мари Гюго. Отверженные (полностью)" - читать интересную книгу автора

что-то от галлюцинации. До тех пор, пока вы не видели гильотину своими
глазами, вы можете более или менее равнодушно относиться к смертной казни,
можете не высказывать своего мнения, можете говорить и "да" и "нет", но если
вам пришлось увидеть ее - потрясение слишком глубоко, и вы должны
окончательно решить: против нее вы или за нее. Одни восхищаются ею, как де
Местр; другие, подобно Беккарии, проклинают ее. Гильотина - это сгусток
закона, имя ее - vindicta {Наказание (лат.).}, она сама не нейтральна и не
позволяет оставаться нейтральным вам. Увидев ее, человек содрогается, он
испытывает самое непостижимое из всех чувств. Каждая социальная проблема
ставит перед ножом гильотины свой знак вопроса. Эшафот-это видение. Эшафот -
не помост, эшафот - не машина, эшафот - не бездушный механизм, сделанный из
дерева, железа и канатов. Кажется, что это живое существо, обладающее
непонятной зловещей инициативой- можно подумать, что этот помост видит, что
эта машина слышит, что этот механизм понимает, что это дерево, это железо и
эти канаты обладают волей. Душе, охваченной смертельным ужасом при виде
эшафота, он представляется грозным и сознательным участником того, что
делает. Эшафот - это сообщник палача. Он пожирает человека, ест его плоть,
пьет его кровь Эшафот - это чудовище, созданное судьей и плотником, это
призрак, который живет какой-то страшной жизнью, порождаемой бесчисленными
смертями его жертв.
Итак, впечатление было страшное и глубокое; на следующий день после
казни и еще много дней спустя епископ казался удрученным. Почти
неестественнее спокойствие, владевшее им в роковой момент, исчезло; образ
общественного правосудия неотступно преследовал его. Этот священнослужитель,
который, выполнив любую свою обязанность, испытывал обычно радость
удовлетворения, на этот раз словно упрекал себя в чем-то. Временами он
начинал говорить сам с собой и вполголоса произносил мрачные монологи. Вот
один из них, который как-то вечером услышала и запомнила его сестра:
- Я не думал, что это так чудовищно. Преступно до такой степени
углубляться в божественные законы, чтобы уже не замечать законов
человеческих. В смерти волен только бог. По какому праву люди посягают на
то, что непостижимо?
С течением времени эти впечатления потеряли свою остроту и,
по-видимому, изгладились из его памяти. Однако люди заметили, что с того дня
епископ избегал проходить по площади, где совершались казни.
Каждый мог в любое время дня и ночи позвать епископа Мириэля к
изголовью больного или умирающего. Он понимал, что это и есть важнейшая его
обязанность и важнейший его труд. Осиротевшим семьям не приходилось просить
его, он являлся к ним сам. Он целыми часами молча просиживал рядом с мужем,
потерявшим любимую жену, или с матерью, потерявшей ребенка. Но, зная, когда
надо молчать, он знал также, когда надо говорить. О чудесный утешитель! Он
не стремился изгладить скорбь забвением, напротив, он старался углубить и
просветлить ее надеждой. Он говорил:
- Относитесь к мертвым, как должно. Не думайте о тленном. Вглядитесь
пристальней, и вы увидите живой огонек в небесах - то душа вашего дорогого
усопшего.
Он знал, что вера целительна. Он старался наставить и успокоить
человека в отчаянии, приводя ему в пример человека, покорившегося судьбе, и
преобразить скорбь, вперившую взор в могилу, указав на скорбь, взирающую на
звезды.