"Виктор Гюго. Бюг-Жаргаль" - читать интересную книгу автора

мою любовь; я видел, что наши родные, единственно, кто мог бы помешать ей,
покровительствуют нам, - и все это в возрасте, когда кровь кипит, в стране
вечного лета, среди восхитительной природы! Разве это не давало мне права
слепо верить в мою счастливую звезду? Разве это не дает мне права сказать,
что мало кто был так счастлив, как я, в первые годы юности?
Капитан замолк, как будто голос изменил ему при воспоминании о былом
счастье. Потом продолжал с глубокой грустью:
- Правда, теперь я имею еще право добавить, что никто не проводит более
печально свои последние дни.
И будто почерпнув новые силы в сознании своего несчастья, он продолжал
твердым голосом.

V

Так жил я, полный иллюзий и радужных надежд, когда наступил двадцатый
год моей жизни. В августе 1791 года был день моего рождения, и на этот день
дядя назначил нашу свадьбу с Мари. Вы, конечно, понимаете, что ожидание
такого близкого счастья поглощало меня целиком, и поэтому все политические
споры, которые в течение последних двух лет волновали нашу колонию, лишь
смутно припоминаются мне теперь. Итак, я не буду говорить вам ни о графе
Пенье, ни о господине де Бланшланд, ни о несчастном, так трагически погибшем
полковнике Модюи. Не стану описывать соперничество между провинциальным
собранием Севера и тем колониальным собранием, которое наименовало себя
"генеральным", считая, что слово "колониальное" пахнет рабством. Эти пустые
споры, в те времена будоражившие все умы, теперь могут нас интересовать
только из-за бедствий, которые они вызвали. Что до меня, то если я имел в ту
пору свое мнение об этой борьбе за первенство между Капом и Порт-о-Пренсом,
я должен был, естественно, стоять за Кап, на территории которого мы жили, и
за провинциальное собрание, членом которого был мой дядя.
Всего один раз довелось мне принять живое участие в споре на злобу дня.
Речь шла о злосчастном декрете от 15 мая 1791 года, в котором французское
Национальное собрание признавало за свободными цветными такие же
политические права, как и за белыми. На балу, данном губернатором в нашем
городе, несколько молодых людей горячо обсуждали этот закон, так жестоко
уязвивший самолюбие белых, быть может и обоснованное. Не успел я еще
вмешаться в разговор, как увидел, что к нашей группе подходит богатый
плантатор, которого белые неохотно принимали в своем обществе, ибо цвет его
кожи вызывал подозрения относительно чистоты его крови. Я быстро подошел к
этому человеку и громко сказал:
- Отойдите отсюда, сударь; здесь говорят вещи, неприятные для того, у
кого в жилах течет "смешанная кровь".
Это обвинение привело его в такую ярость, что он вызвал меня на дуэль.
Мы оба были ранены. Сознаюсь, я был неправ, оскорбив его; не думаю, однако,
что "расовый предрассудок", как его называют, явился единственной причиной,
толкнувшей меня на такой поступок: человек этот с некоторых пор имел
дерзость заглядываться на мою кузину, и за несколько минут до того, как я
неожиданно унизил его, он танцевал с ней.
Как бы то ни было, я с упоением видел, что близится час, когда Мари
станет моей, и оставался равнодушным ко все возраставшему возбуждению,
охватившему умы окружавших меня людей. Устремив взор навстречу своему