"Виктор Гюго. Бюг-Жаргаль" - читать интересную книгу автора

рукой. - Ну, - сказал он после короткого молчания, - обопрись на меня и
пойдем в лазарет.
После почтительного сопротивления Тадэ повиновался. Раск, который во
время этой сцены от радости наполовину изгрыз прекрасную медвежью шкуру,
принадлежавшую его хозяину, встал с места и пошел за ними.

II

Эта сцена привлекла к себе внимание и возбудила живейшее любопытство
веселых собеседников.
Капитан Леопольд д'Овернэ был одним из тех людей, которые всегда, на
какую бы ступень их ни поставила случайность рождения или события
общественной жизни, внушают к себе невольное уважение, смешанное с
интересом. А между тем вы не увидели бы в нем ничего замечательного; манеры
его были сдержанны, взгляд равнодушен. Тропическое солнце хотя и покрыло
загаром его лицо, но не сообщило той живости его движениям и разговору,
какая у креолов нередко сочетается с изящной томностью. Д'Овернэ мало
говорил, редко слушал и всегда готов был действовать. Он первым вскакивал на
коня и последним возвращался в палатку; можно было подумать, что в
физической усталости он ищет отвлечения от своих мыслей. Эти печальные и
суровые мысли, избороздившие преждевременными морщинами его лоб, были не из
тех, от которых можно избавиться, поделившись ими с собеседником, и не из
тех, которые в пустой болтовне легко вливаются в поток чужих суждений.
Леопольд д'Овернэ, не знавший усталости в ратных трудах, казалось, испытывал
бесконечное утомление от того, что мы называем состязанием умов. Он избегал
споров так же, как искал сражений. Если он иногда позволял втянуть себя в
словесный поединок, он говорил всего несколько слов, полных глубокого смысла
и ума, а затем, в ту минуту, когда его противник уже готов был сдаться, он
внезапно обрывал свою речь фразой: "К чему все это?" и выходил, чтобы
спросить у командира, не найдется ли какого-нибудь дела до наступления или
атаки.
Товарищи прощали ему его суровость, скрытность и молчаливость, потому
что он всегда оставался храбрым, добрым и благожелательным. Многих из них он
спас от смерти, рискуя собственной жизнью, и все знали, что хотя он редко
раскрывает рот, зато кошелек его всегда открыт для всех. В полку его любили
и прощали ему даже то, что он внушал к себе чувство особого почтения.
А между тем он был молод. На вид ему давали лет тридцать, но на самом
деле ему было значительно меньше. Несмотря на то, что он уже довольно давно
сражался в рядах республиканцев, никто не знал его прошлого. Единственное
существо, не считая Раска, к которому он проявлял живую привязанность, -
старый сержант, добряк Тадэ, вместе с ним поступивший в полк и никогда не
покидавший его, изредка туманно намекал на некоторые события из его жизни.
Было известно, что д'Овернэ жил в Америке, где испытал ужасные несчастья;
что он женился в Сан-Доминго и потерял там жену и всю свою семью во время
резни, с которой началось восстание рабов в этой богатейшей колонии. В ту
историческую эпоху подобные несчастья были так обычны, что по отношению к
ним установилось своего рода всеобщее сострадание, куда каждый вносил и
откуда черпал свою долю. Капитану д'Овернэ, конечно, сочувствовали, и не
столько из-за понесенных им утрат, сколько вследствие мужества, с которым он
переносил свои страдания. И правда, под его ледяным равнодушием порой