"Георгий Дмитриевич Гулиа. Сулла (Историческая трилогия - 3) " - читать интересную книгу автора

началом?
Сулла пододвинул к себе скамью, сел на нее и начал рассказ про то, что
случилось в Риме в эти дни. Он говорил глухим, потусторонним голосом. И
голос этот словно шел из глубины Мамертинской темницы. Из самого колодца ее,
ниже которого только царство теней.
В Риме, если говорить по правде, нет ничего необычного. Напротив, все
обычно, если иметь в виду, что власть захватили малодушные, но злые люди во
главе с Гаем Марием. Неслыханное словоизвержение сочетается с полнейшим
отсутствием желания работать на благо всего римского парода. Шпынять, без
конца шпынять родовитую знать, цвет Рима, и растить из грязи новую,
заискивать перед нищими - вот первейшее желание Мария и его своры. Возможно
ли такое? Марианцы грабят и убивают политических противников, особенно
сторонников Суллы. Но позвольте, с каких это пор в Риме перестали терпеть
своих противников, перестали терпеть оппозицию и целиком уповают на своих
единомышленников?..
- Явно наметилось два течения, - продолжал Сулла деловито и даже чуть
бесстрастно. Глаза его сделались водянистыми, и усталость сильнее
проглядывала в них. - Первое течение: возмущение Марием, присваивающим себе
диктаторские полномочия, чтобы расправиться со своими противниками исконными
и врагами случайными. При этом, как вы сами понимаете, ничего общего нет с
борьбою против настоящих врагов отечества. Истинные враги живут себе
припеваючи на Палатине и на своих загородных виллах. Истинные враги
отечества жиреют, богатеют и посмеиваются над дураками, которые бьются друг
с другом, отводя беду от врагов Рима.
Сулла зорко следил за выражением лиц своих слушателей; не наскучила ли
им его речь? Падают ли его слова на взрыхленную почву или ее еще предстоит
возделать? По сердцу ли им то, что они слышат из уст его, или же равнодушны
к нему? Он взвешивал все это тщательно, ему надо было точно знать, как
воспринимают его слова высшие командиры войска, находящегося в укрепленном
лагере близ города Нолы. Ибо это войско есть ядро той силы, которая сокрушит
не только Митридата, но и кой-кого из тех, кто поближе отсюда, от Нолы. Его
поблекший взгляд видел глубже и дальше, чем это полагали его друзья. Он
слышал дыхание воинов и биение их сердец лучше, чем это можно было думать. И
специально для них, этих солдафонов, вставил нужное словечко. Он сказал
тоном вполне равнодушным, словно гром не грозил из-за туч, словно молния не
могла сверкнуть над знаменем, которое висело над этой палаткой:
- Позвал меня этот старикашка Марий. Правый глаз оплыл, словно подбитый
в драке. Щеки висят, точно куски позавчерашнего мяса в мясной лавке.
Передние зубы у него выпали. Вместо них - зубы из слоновой кости. Видно,
мешают они ему, потому что шепелявит. Говорит мне; "Сулла, дай мне твою руку
на дружбу. Негоже нам враждовать. Этих твоих солдатиков перебьем малость за
ослушание..." Как это, говорю, "перебьем малость"? "А так, говорит, устроим
децимацию, а офицеров - в Мамертинскую тюрьму, - тюремщики сами там
разберутся с ними..."
Сулла замолчал. В палатке стало тихо-тихо. Казалось, никто не дышал
здесь. И все это оттого, что гнев обуял солдатские сердца от предводителей
легиона до центурионов, не раз проливавших свою кровь за процветание Римской
республики.
Децим выразил то, что у всех было на уме. Он сказал так:
- Проклятие Марию! Он завидует нам и нашему походу в страну Митридата.