"Андрей Гуляшки. Дождливой осенью ("Приключения Аввакума Захова" #3) " - читать интересную книгу автора

самосохранения, хотя Аввакум никогда не задумывался над тем, что составляет
его сущность. Скорее всего, под личиной этого инстинкта крылись и его
неуемное вдохновение археолога-реставратора, воскрешающего погребенную
красоту античных мозаик, амфор и гидрий; и неутолимая жажда открытий
неутомимого исследователя и искателя истины: и глубокая, извечная страсть
охотника, который гонится за опасным зверем. чтобы проверить свою храбрость.
Все это существовало в нем, наполняло его и предъявляло свои права.
Поэтому холодный подсчет всех "за" и "против" взял верх над усталостью
и Аввакум продолжил свой путь. Верхушки сосен утратили свое золотистое
сияние. Померкло сплетение розовых и синих теней на горных склонах, исчезла
лиловатая шелковистость неба. Мягкий сумрак опустился на землю.
Аввакум вернулся в Триград освеженный, пропахший смолистой сосной.
Таким, во всяком случае, он показался Ахмеду, сыну Парута. Ахмед боготворил
Аввакума, испытывал к нему, помимо безграничного удивления, чувство
откровенного преклонения, граничащего с суеверным ужасом. Чувствуя во всем -
в походке, в каждом движении, в непререкаемо уверенном голосе - силу
Аввакума, он ни разу не посмел взглянуть ему в глаза. А если б и осмелился,
то вряд ли разгадал бы. о чем говорят лихорадочные огоньки в глубине ею
расширенных зрачков, приняв его проявление мучительной душевной боли за
выражение некой сверхъестественной силы, сжигающей ум.
Аввакум попрощался с Ахмедом и подарил ему на память свою зажигалку.
Лейтенант Георгиев довез его на мотоцикле до Тешела. Всю дорогу Аввакум
насвистывал какую-то веселую песенку, и у лейтенанта осталось впечатление,
что его седок - кипящий от избытка энергии баловень судьбы, рожденный под
счастливой звездой.
Пересев на "газик". Аввакум выключил фары, плавно обогнул площадь и. к
великому удивлению лейтенанта, вдруг резко свернул на дорогу к Доспагу.
Лейтенант знал, что Аввакум едет в Софию, и этот неожиданный поворот крайне
озадачил его.
Он долго глядел вслед машине и, когда мерцающий красный огонек
стоп-сигнала исчез во мраке, пожал плечами и усмехнулся с невольной
завистью. Не каждому дозволено идти на такой риск.
А "газик", разрезая мрак и набрасывая на выбитую колею складчатые
золотистые полосы, мчался в Момчилово. Время от времени на крутых поворотах
мелькали дремлющие сосны и черные пихты, темнели глубокие лощины или же
вдруг вспыхивали отраженным светом отлогие скалы, поросшие красноватым
лишайником и мхом.
Час спустя "газик" уже несся через Луки. Селение казалось
обезлюдевшим - оно спало крепким сном. На каменистых осыпях Змеицы, когда-то
диких и жутких, горели электрические фонари, а у подножия холма, где стояли
бараки горняков, сияло ослепительное зарево пятисотваттных ламп. Ничто уже
не напоминало здесь прежней таинственной и зловещей Змеицы. Глядя на
мигающие по осыпям огни, Аввакум вдруг подумал об учителе Методии и
рассеянно улыбнулся. И он тут же вспомнил многое: дикую Змеицу, учителя с
его причудливой судьбой, вдову лесничего, вязальщицу Марию. Учитель переехал
в Смолян и теперь, наверное, нежно прижимает к себе Марию, которая
наконец-то стала его женой.
Огни горняцкого поселка остались позади. "Газик" летел по проселку,
вьющемуся меж лугами, прямо к не видимому в ночном мраке Карабаиру. Стрелка
спидометра колыхалась уже за цифрой восемьдесят. Вот и Момчилово, спящее еще