"Лев Гумилев. Автобиография. Автонекролог" - читать интересную книгу автора

чистое, свежее обмундирование: гимнастерку и шаровары, а также освобождение
от нарядов и работ до демобилизации, которая должна была быть через 2
недели.
После этого я вернулся в Ленинград, пришел с удовольствием по знакомым
улицам домой, встретил свою мать, которая обняла меня, расцеловала и очень
приветствовала. Мы с ней всю ночь проговорили, потом я пошел в университет,
где декан исторического факультета Мавродин встретил меня также ласково и
приветливо, называл "Лева" и разрешил мне на выбор: или поступить на очный,
или на заочный, или сдать экстерном экзамены за 4-й и 5-й курс. Я выбрал
последнее и за один месяц сдал все экзамены (поскольку я и в лагере
занимался, ну и подготовка у меня была хорошая - историю я знал), сдал
кандидатский минимум по французскому языку и по марксизму (так сказать, по
истории философии). Сдал вступительные экзамены в аспирантуру Института
востоковедения, где меня сразу же приняли, и я начал заниматься дальше,
поехал в экспедицию с профессором Артамоновым.
Но когда я вернулся, то узнал, что в это время мамины стихи не
понравились товарищу Жданову и Иосифу Виссарионовичу Сталину тоже, и маму
выгнали из Союза, и начались опять черные дни. Прежде чем начальство
спохватилось и выгнало меня, я быстро сдал английский язык и специальность
(целиком и полностью), причем английский язык на "четверку", а
специальность - на "пятерку", и представил кандидатскую диссертацию. Но
защитить ее уже мне не разрешили. Меня выгнали из Института востоковедения с
мотивировкой: "за несоответствие филологической подготовки избранной
специальности", хотя я сдал и персидский язык тоже. Но несоответствие
действительно было - требовалось два языка, а я сдал пять. Но тем не менее
меня выгнали, и я оказался опять без хлеба, без всякой помощи, без зарплаты.
На мое счастье, меня взяли на работу библиотекарем в сумасшедший дом на 5-й
линии в больницу Балинского.
Я там проработал полгода, и после этого, согласно советским законам, я
должен был представить характеристику с последнего места работы. А там, т.
к. я показал свою работу очень хорошо, то мне и выдали вполне приличную
характеристику. И я обратился к ректору нашего университета профессору
Вознесенскому, который, ознакомившись со всем этим делом, разрешил мне
защищать кандидатскую диссертацию.
Есть мне было нечего, поэтому я нанялся в экспедицию на Алтай с
профессором Руденко. И пока рецензенты читали мою работу (а они читали ее
сверхдолго!), я заработал там какие-то деньги, вернулся и узнал, что мою
работу не хотят ставить на защиту. Прошло некоторое время - месяца три,
тяжелейшие в моей жизни, когда не было ни пищи, ни дров, чтобы топить печку
(тогда еще было печное отопление), и вдруг мне сообщают, что можно защищать
диссертацию. Я являюсь на защиту, там мне говорят: "Нет места. Две
диссертации уже поставлены на 28 декабря, но вашу мы поставим первой". Ну,
слава Богу! Я не думал даже, в чем дело, но оказалось все просто: против
меня выдвинули заслуженного деятеля киргизской науки Александра Натановича
Бернштама, который выступил против меня как специалист, опроверг моих
рецензентов, пытался опровергнуть меня. 16 возражений он мне выдвинул (я их
записал). Два самых крупных были: невладение марксизмом, незнание восточных
языков. По поводу марксизма я тут же ему дал марксистскую трактовку моей
темы (а тема была: "Подробная политическая история Первого Тюркского
каганата") и обращался к Ученому совету, к моим учителям с просьбой