"Георгий Гуревич. Они же деревянные (Авт.сб. "Только обгон")" - читать интересную книгу автора

святых и колдунов. Парнишка из соседней квартиры про всех странных людей
спрашивает, не пришелец ли. Хотя пришельцам не полагается разгуливать в
черном платочке и кацавейке, не принята в фантастике такая форма одежды.
Что же касается меня, то, как человек разумный, я первым делом подумал: не
с приветом ли? В редакции газет нет-нет да и приходят такие. В самом
недуге их сочетается внутреннее напряжение мозга и полнейшая глухота к
внешнему миру. В уме они строят волшебные воздушные замки, истово верят в
свои построения и не слышат ни одного слова критики.
- Ты писал? - спросила женщина сиплым шепотом, вынимая из-за пазухи мою
недавнюю статью "Вопросы гостю из космоса".
Я признал вину полностью.
- Зачем писал? - так же сипло и сурово.
Я попытался объяснить, что "Вопросы" чисто литературный прием. По
существу я просто перечислял желательные открытия. Поскольку же гостей из
космоса пока нет, нам следует самим создавать все перечисленное:
энергетический океан, вечный мир, вечную молодость, научиться читать
мысли, понять язык дельфинов, собак научить говорить и так далее, так
далее...
- Вечная молодость зачем? - переспросила она. - Мысли читать зачем?
Собаке говорить зачем?
- Мало ли зачем? Служебные собаки не всегда понимают, что мы от них
хотим, а что чуют - совсем не могут объяснить. И когда дома сидишь один,
хочется поговорить с лохматым другом. Вообще для науки важно разобраться в
психологии другого существа, сравнить с человеческой...
На лестничной площадке мои объяснения звучали почему-то неубедительно.
- Пишешь незнамо что, - фыркнула черноплаточная. - Что в голову
взбредет, все лепишь. Псы говорящие! Умное что просил бы. Еще бы дверь
тебе говорящую...
- А что? Неплохо бы! - Меня начал раздражать этот наставительный тон. -
Подошел и спрашиваешь: "А кто там снаружи? Дельный ли человек?" У плиты
спросил бы: "Что приготовить на ужин?" Сел за машинку: "О чем писать
будем?"
- Язык без костей! - проворчала бабка. - Просишь кашу, какую не
пробовал. Съедобна аль несъедобна - не ведаешь. Вопросник! Гостям! Плетешь
незнамо что!
И с тем ушла. И забыл я о ней. Но дня через три, пристраиваясь к
подушке вечером, услышал ворчливый шепот пиджака, наброшенного на спинку
стула:
- Наш-то бросил меня как попало. Мнет, пачкает, не бережет. Потом
скулить будет: "Нечего надеть на прием!" А я вторую неделю жду свидания со
щеткой.
- У щетки легкая жизнь: полеживай себе в тумбочке, - посочувствовал
стул.
- Тоже не обрадуешься. Лежит во тьме, плесневеет.
А там пошло и пошло. Вся квартира наполнилась журчанием. Звенела посуда
в буфете, книги шелестели на полках, скрипела мебель, в ванной кряхтели
краны, гудел холодильник, стрекотала электробритва, ходики тикали на
стене.
Я употребляю слова "звенели", "шелестели", "журчали", но это все
образные выражения. У вещей не было голоса, они говорили беззвучно. Мои