"Георгий Гуревич. В зените" - читать интересную книгу автора

обозначенного в каталоге буквами Эа. Но все вместе звучало похоже на
"Европа". Не мог же я не побывать на той космической Европе.
- Небо безвоздушное, чернозвездное, - прочирикал киберчертенок. - Солнце
красное, класса М. Залежи германия. Заброшенный завод устаревших машин,
программных, типа "дважды два". Персонал эвакуирован. Собственной жизни нет.
Интереса для посещения не представляет, опасность представляет. Автоматы-
разведчики с планеты не возвращаются. Рекомендую соседнее небесное тело -
Эалинлин. Небо красное. Гигантские поющие цветы, мелодичными звуками
привлекающие птиц-опылителей. Симфонии лугов, баллады лужаек. Все
композиторы летают вдохновляться...
Хозяевам виднее. Я не стал спорить. - Даешь поющие цветы, - сказал я. -
Закажи мне рейс. Я был в приподнятом настроении; предстояло первое
самостоятельное путешествие по шаровому. Граве, моя верная нянька, не мог
сопровождать меня, готовился к докладу в межзвездной академии, кажется, обо
мне; он даже хотел сплавить меня подальше. Гилика же сдавали в капитальный
ремонт, я очень надеялся, что ему привинтят к хвосту блок деликатности. В
результате я остался безнадзорным и свободным, как птица: лечу, куда хочу.
На Ць, Цью, Цьялалли, Чачачу... на великолепную Эалинлин с поющими
покрытосеменными. Итак, Эалинлин. О межзвездных перемещениях в шаровом я уже
рассказывал. Ввинчивают, вывинчивают, вкручивают, выкручивают, швыряют
обалдевшего на пол кабины. И когда, собравшись с силами, выползаешь за
дверь, перед тобой другая планета, система, другие миры. Вот малиновое
солнце Эа спектрального класса М, вот певучая Эалинлин, а чуть левее, почти
по дороге, - Эароп.
Не завернуть ли туда все-таки? Ведь дома меня обязательно спросят, что
это за Европа такая в дальнем космосе?
Решено. Сажусь в ракету-такси, даю автомату задание на расчет. Привычный
разгон с перегрузкой, невесомая пауза, перегрузка опять. Рев. Толчок. Ватная
тишина. И я на чужой, незнакомой планете.
Нет, я не пожалел, что завернул на ту Европу, хотя она совсем не была
похожа на нашу - голая, скалистая, совершенно безжизненная планета. Сила
тяжести здесь была достаточная, чтобы удержать атмосферу, но далекое солнце
Эа присылало слишком мало тепла, и воздух замерз, превратился в лужи,
дымящиеся, как проруби в морозный день. В красном свете солнца Эа дымка эта
казалась красноватой, в лужах играли кровавые блики, скалы переливались
всеми оттенками пурпурного, багрового, алого, малинового, кирпичного,
вишневого, фиолетового, красно-бурого. Тени были тоже бурые, или шоколадные,
или цвета запекшейся крови, а в глубине - бархатно-черные или темно-зеленые
почему-то. Дали просвечивали сквозь красноватый туман, напоминавший зарево
пожара, вершины были как догорающие угли, а утесы, вонзившиеся в небо,
словно замершие языки пламени. И над всем этим окаменевшим пожаром висело
слабосильное малиновое солнце, висело на черном небе, не гася звездного
бисера, не стирая узоров мелких созвездий шарового.
Наверное, с час я любовался этим этюдом в красных тонах. Выковыривал из
почвы гранаты, в клюквенных лужах собирал горсти рубинов. Увы, трезвый свет
электрического фонаря превращал рубины в обломки кварца. Потом я заметил
целый букет каменных цветов. Полез проверять, что это - друза горного
хрусталя или нечто неизвестное? И такая неосторожность - нарушил основную
заповедь космонавта: "Один на незнакомой планете не удаляйся от ракеты".
Единственное оправдание: планета-то была безжизненная.