"Георгий Гуревич. Когда выбирается 'я'" - читать интересную книгу автора

приблизнилось таке?"). Наконец Джереми согласился нехотя. Из окна мы видели,
как он нерешительно шагал к зданию администрации, оглядываясь то и дело.
И тут Кэйвун схватил меня за руку:
- Пийшлы до низу. Ломать будемо на мию голову. Що вам приблизнилось
таке?
Там оно и нашлось - исчезнувшее полотно, закатанное меж двух аппетитных
фламандских натюрмортов с омарами и фазанами. Вот это был триумф!


ГЛАВА 4

Да, я гордился. Да, я принимал поздравления без ложной скромности. И не
старайтесь меня развенчать, не говорите, что каждый с таким носом шутя бы,
еще скорее, чем я, нашел бы картину. Нет, не "шутя бы". Надо было еще
догадаться насчет фокуса с креозотом. Надо было запомнить запахи стран и
эпох, различить их сквозь рогожу и толь. Надо было проявить настойчивость,
не поддаться на разговоры о материальной ответственности, не испугаться
обидчивого миллионера из Огайо.
Быть может, я цеплялся за свою гордость излишне, именно потому что
триумф мой был скрытый. Газетчики не добивались у меня интервью, служащие
полиции не собирались, чтобы послушать доклад о новом методе ароматического
сыска. Дело в том, что я приехал в чужую страну как необязательный
консультант. И местная полиция не была заинтересована в том, чтобы
расписаться в собственной беспомощности. И не были заинтересованы в этом мои
гиды - англо-канадец и украино-канадец. На людях они рассказывали о своей
роли, в газетах они фигурировали как победители, меня благодарили только в
личных беседах.
В человеке, во мне во всяком случае, заложен дух противоречия. Если мне
говорят: "Ах вы гений!" - рот сам собой раскрывается, чтобы сказать: "Что
вы, что вы, ничего особенного во мне нет". Если же говорят: "Вы зауряд, нет
в нас ничего особенного", рот невольно возражает: "Ну нет, позвольте..."
Короче, я был доволен собой, потому что мир не восхищался мною.
Удачу мы отметили с теми же прикрепленными ко мне инспекторами.
Отметили, как полагается среди мужчин на обоих полушариях планеты, за
столиком с бутылками. Англо-канадец пил мрачно и мрачно молчал.
Украино-канадец пил мало, но говорил за троих. Он был очень горд удачей и
воспринимал ее как "нашу славянскую удачу". Мы с ним утерли нос заносчивым
англо-саксам. Из Европы эмигрировал его дед. Отец его, мать и сам он
родились в Канаде. Но, отгороженные национальным барьером, украинцы все еще
считали себя украинцами, а не канадцами, сберегли язык, твердили стихи
Шевченко, жадно впитывали слухи о далекой, не очень понятной родине. Клевету
впитывали тоже.
- Але чому ж загальни жинки? - допытывался он. - Жинки муси раздельны
буть.
Клевета полувековой давности об общности жен в нашей стране.
И вопрос задавался через пять минут после того, как тот же Кэйвун со
вкусом рассказывал, "каки смачны дивчины танцуют гоу-гоу в ночном баре на
Сен-Катрин".
- Але чому ж вовки на вулицях у Кыйиви?
- Грешно вам, мистер Кэйвун. Вы ж видели фото на выставке в Советском