"Александр Хабаров. Случай из жизни государства (Эксперт)" - читать интересную книгу автора

* * *

Марину, попавшую в богемную сферу вместе с Виктором (сама она никогда
бы не рискнула "войти" в незнакомое общество), не интересовали частные
проблемы, решавшиеся окружающими, она мало что понимала в статьях и
дискуссиях. Ее завораживала сама атмосфера окутанных табачным дымом
литературных вечеринок, опьяняли почти опасные посещения православных
храмов и беседы с известнейшим и модным священником о. Алексеем П-м.
Молчание Марины, однако, поднимало её на досточную высоту в глазах друзей
Виктора - все думали, что и она занята размышлениями о смысле жизни, о
тайне смерти, о свободе. Но она на самом деле жила одним восторгом. Из рук
в руки передавались бледные, или, наоборот, жирно и черно размазанные
ксерокопии "Лолиты", "Розы мира" и конечно же, "Архипелага...". Что-то
невосполнимо прекрасное было даже в обысках ("шмонах"), регулярно
осуществлявшихся чекистами по всем знакомым адресам. Если нельзя было
сделать обыск, то комитетчики проводили поверхностный осмотр - гласный или
негласный.
Как-то явился подтянутый спортивный молодой человек, симпатичный и
безликий, в сером костюме, при галстуке и невнятном значке с красной эмалью
на лацкане. Сказал: "Я из налогового управления". (Какое такое налоговое
управление? Это нынче не удивишься сбору налогов, а в недавние времена -
кто видел живого налогового инспектора?) "Поступил сигнал, что вы
занимаетесь частным пошивом джинсов". "Да у нас машинка-то швейная - ей сто
лет". "А это что на столе?" (Как будто не узнал, гад...) "А это пишущая".
"Ага, понятно..."
И все пытался подойти поближе к машинке, поглядеть на вложенный лист
очередной статьи Виктора... Отттеснила его Марина, не дала взглянуть.
Извинился, ушел, чтобы явиться через месяц в множественном числе.
Виктор даже к завтраку одевался как на праздник, имел слабость быть
барином, курил мало, но - дорогие сигареты. Был неотразим: темно-серый
костюм, черная рубашка, строгий, в цвет костюма, галстук, итальянские
туфли... И, вообще, Шахов резко отличался от "типичных представителей"
богемы, предпочитавших мятые "техасы" (джинсы - позже, позже), кеды и
толстые свитера под горло. Его скорее можно было принять за преуспевающего
доцента-технаря, нежели за оппозиционера-антисоветчика.
"Душечка моя", - говорил он Марине без тени иронии.
Марина часто машинально поминала мужа с глаголом прошедшего времени,
"был, была, было, были", как почившего: не могла снова представить его в
зековском одеянии, оплакивала его мысленно на несуществующей могилке: так и
представляла бугорок с простым крестом, себя в черном, хмурых заплаканных
детей и небо в сизых тучах, сырость, хлад. Собственно говоря, она и жалела
не Виктора, а себя и детей - и в этом была права, ибо время наступило
хищное, исчез покой из жизни, не стало ни работы, ни государственной защиты
от неприятностей. Многие бывшие друзья необычайно быстро
американизировались, оевропеились, завели фирмы и фирмочки, стали
употреблять поговорки типа "деньги счет любят", "копейка рупь бережет",
"дружба дружбой, а табачок врозь". Все бы ничего, но практицизм был
какой-то односторонний: например, продавщица в супермаркете "Шик-Модерн"
получала жалкие гроши, но, палимая страхом безработицы, целый день натужно