"Ю.Хабермас. Философский дискурс о модерне " - читать интересную книгу автора

противоположности, которые он обязан дискурсивно противополагать. Впрочем,
то, что воодушевляет Гегеля принять в качестве предпосылки абсолютную силу
объединения, в меньшей степени представляет собой аргументацию, скорее это
опыт исторического кризиса его современности; Гегель собирал его в
Тюбингене, Берне и Франкфурте, перерабатывал и взял с собой в Йену.
Молодой Гегель и его ровесники в тюбингенском монастыре были, как
известно, приверженцами движений своего времени за свободу. Они
непосредственно переживали напряженность религиозного просвещения и
оспаривали прежде всего протестантскую ортодоксию, представленную теологом
Готлибом Христианом Шторром. Философским их ориентиром была кантовская
философия морали и религии, политические идеи, освобожденные Французской
революцией. Строго регламентированный порядок жизни монастыря нес в себе
разложение: "Теология Шторра, устав монастыря и конституция государства,
которая и то и другое берет под свою защиту, казались большинству
(обитателей монастыря) заслуживающими революции" [3]. В рамках теологических
штудий Гегеля и Шеллинга бунтарский импульс принимает строгую форму
реформаторской привязки к первоначальному христианству. Намерение, которое
они приписывают Иисусу ("внести моральность в религиозность своей нации"
[4]), - их собственное устремление. При этом Гегель и Шеллинг выступают как
против партии просвещения, так и против партии ортодоксии. Намек на это - в
замечании Гегеля: "Манера христианской религии, которая в наше время очень
распространена, брать разум и моральность в качестве базиса для самопроверки
и прибегать в объяснении к помощи духа нации и времени принята очень
почтенной - благодаря познаниям, светлому разуму и добрым намерениям -
частью наших современников как благотворное просвещение, которое ведет к
целям истины и добродетели человечества; просвещение, между тем, другая их
часть, внушающая уважение благодаря таким же познаниям и


33

равно добродетельным целям, к тому же подкрепленная авторитетом
столетий и общественной властью, громогласно характеризует как зло" [5]. Обе
стороны пользуются историко-критическим инструментарием библейской
экзегетики, хотя преследуют противоположные цели - либо оправдать религию
разума (так это называется со времен Лессинга), либо же защитить от нее
строгое лютеровское учение. Ортодоксия перешла к обороне и оказалась перед
необходимостью использовать критические методы своих противников.
Позиция Гегеля оппонирует и тому и другому лагерю. Вместе с Кантом
Гегель рассматривает религию как "власть исполнять (и) предъявлять права,
предоставляемые разумом" [6]. Но такая власть может прийти к идее Бога
только при условии, если религия пронизывает дух и нравы народа, если она
присутствует в учреждениях государства и в практике общества, если она
делает образ мыслей и побуждения людей восприимчивыми к заповедям
практического разума и запечатлевается в характерах людей. Религия может
придать разуму практическую действенность только в качестве элемента
общественной жизни. Гегель вдохновляется Руссо, когда предъявляет к истинной
народной религии три требования: "Ее учение должно быть основано на всеобщем
разуме. Но фантазия, сердце, чувственность не должны при этом оставаться ни
с чем. Они должны иметь такие свойства, чтобы присоединяться ко всем