"Хади. Искалеченная " - читать интересную книгу автора

внутри был бутон и он никак не мог распуститься. Потом я вовсе перестала
думать об этом и даже не задавала вопросов. Я не задавала их и самой себе.
Бабушки были правы, это забывается. Никто не предупреждает нас, что наша
будущая жизнь женщины окажется не такой, как у других.
Однажды дама из нашего квартала, которая принадлежала к касте волоф,
пришла в наш дом. Она путешествовала по Мали и хорошо знала местные обычаи.
В тот день "вырезали" двоих моих маленьких кузин. И я слышала, как дама
говорила громко: - Вы, сонинке, продолжаете соблюдать варварские обычаи? Вы
остались дикими!
Она сказала это смеясь, будто шутила. Это в традициях Африки. Так
говорят, когда не хотят обидеть собеседника. Я не придала тогда значения ее
словам. И так продолжалось еще немало лет, пока я не начала понимать, что
моя судьба женщины-сонинке брала свое начало оттуда, от этого интимного
"вырезания", навсегда лишившего меня нормальной сексуальной жизни. Будто рос
во мне неизвестный цветок, но ему было не суждено распуститься.
И среди нас, африканок, много тех, кто полагает, что это в порядке
вещей. Превращение нас в женщин подчиняется лишь прихоти мужчин, которым
остается только подобрать молодой, срезанный цветок и смотреть, как он вянет
до времени.
В одном из уголков моей памяти я все еще сижу под манговым деревом у
дома моих бабушек, там, где я была счастлива и физически невредима. Готовая
стать подростком, затем женщиной. Готовая любить, о чем я так мечтала... Мне
этого не позволили.

Взрослеть

Бабушки Фулей больше нет. Ее доброжелательное лицо, мягкая походка
никогда не исчезнут из моей памяти. Этот светлый образ остался у меня на всю
жизнь. В тот ужасный день "вырезания" она не смогла бы спасти меня от
варварства, но утешила бы, как никто другой. Ее мне очень не хватало.
В течение всей длинной недели страданий, растянувшись на мате, больная,
несчастная, униженная, я думаю о ней. Я вижу ее в большом голубом бубу с
белыми цветами. Она идет уверенным шагом, спокойным, твердым, не очень
быстрым и не очень медленным, за исключением случаев, когда она идет в поле,
поскольку надо поторопиться, пока солнце не взошло слишком высоко, и
вернуться до того, как оно раскалится в полдень. Моя привычка быстро ходить
появилась, вероятно, с того времени, когда я шла за ней.
На рынок она идет куда более спокойной походкой. Ее корзина на голове.
В ней специи, арахисовая паста, пудра гомбо и листы бумаги, аккуратно
сложенные, сделанные из пустых мешков из-под цемента, - они приготовлены для
покупателей.
Бабушка держит меня за руку, две другие жены ее мужа сопровождают нас.
На рынке все три женщины устраиваются рядом, каждая перед своим старым
деревянным столом, на котором расстилают полиэтиленовую скатерть. Места
зарезервированы заранее, платят за них определенную таксу каждый день
чиновнику коммуны, которого здесь называют дюти. Он приходит ближе к обеду
забрать то, что ему причитается. Такса всегда одна и та же, независимо от
того, продан товар или нет. Со столов, что покрупнее, берут побольше. Для
маленьких столов моих бабушек тариф составляет от двадцати пяти до
пятидесяти франков.