"Елена Хаецкая. Тролли в городе" - читать интересную книгу автора

Когда я говорю о "воспаленном мозге", я имею в виду именно это.
Когда-то, лет десять назад, в макулатуре, которую я тащил выбросить на
помойку, я увидел книжку "Господство и подчинение" и, повинуясь обычному
любопытству, полистал ее в поисках картинок. В подобных книжках иногда
помещают изображения голых женщин в собачьих ошейниках. Будучи подростком, я
испытывал к ним сильный интерес.
(В жизни бы не подумал! Сколько всего важного, оказывается, я
упустил. - Примеч. мое.)
Однако книжица меня разочаровала. Там имелись в основном довольно
скучные схемы вроде: "субъект" - стрелочка - "воля" - стрелочка - "объект".
Но одна картинка оказалась забавная. Там был весьма условно нарисован некий
"субъект" с вытаращенными глазами. Над его головой волнистые линии
изображали высокую температуру. Волосы "субъекта" стояли дыбом. Подпись
гласила: "Воспаленное состояние мозга".
Вот у меня в то утро после пробуждения было именно такое состояние
мозга. Полагаю, волнистые линии над моей головой оказались бы весьма кстати.
Я выпил очень много холодной воды из-под крана, оделся и, сообщив домашним,
что иду в вуз, вышел на улицу.
День был тихий и пасмурный. Гудение в моей голове, по крайней мере,
прекратилось, но чувствовал я себя очень странно. Если говорить коротко, то
я как будто не узнавал самого себя. Что-то во мне переменилось, и произошло
это после вчерашней вечеринки.
Дело было не в похмелье, как мог бы предположить какой-нибудь
местечковый циник вроде тебя. (Странный выпад в мой адрес! Кажется, я вообще
ничего не предполагал и уж точно никаких тупых острот не высказывал. Не
говоря о полной сомнительности предположения касательно того, что я могу
иметь отношение к "местечковому цинизму"! - Примеч. мое.)
Всем моим естеством я ощущал, что и сам я, и весь мир, в котором я
отныне обречен существовать, не имеем ничего общего с прежним. Я как будто
видел все вокруг совершенно другими глазами. Когда я дотрагивался до
какой-либо вещи, на ощупь она оказывалась совершенно незнакомой. Словно все
поверхности разом кто-то смазал слегка жирной влагой, от которой чуть
склеиваются пальцы. Иными сделались и запахи. Я не мог избавиться от
назойливой селедочной вони, которая как будто нарочно застряла у меня в
ноздрях и пропитывала собой решительно все. Скажу сразу, что все эти
искажения восприятия сохранились. Разве что теперь я не воспринимаю их так
остро, как в те первые дни.
Туман полз по улицам, и украшения на фасадах домов - все это барокко и
рококо, которым так гордится центр Санкт-Петербурга, - сцеплялись с
завитушками тумана, сливались с ними в единое целое. Серая, взвешенная в
воздухе влага была истинной кровью насильственно выпрямленных, растянутых
жил приморского города. Она изливалась из неведомого источника и, пройдя по
всем улицам, площадям, переулкам, исчезала в незримом устье.
Я шел, не выбирая направления, однако ноги сами принесли меня к реке, и
я увидел, что Нева набухла и поднялась. Она залила ступени и медленно
подбиралась к парапету. От зеленоватой воды тянуло подгнившими огурцами.
Впервые в жизни я начал понимать назначение всех этих каменных и
металлических львов, установленных возле спусков к Неве. Я понимал, почему
они скалятся и кто тот незримый враг, которого они тщетно пытаются запугать
своими ощеренными мордами.