"Генри Райдер Хаггард. Рассказ охотника Куотермена" - читать интересную книгу автора

духом...
Вскоре солнце закатилось в своем алом великолепии, между
землей и небом воцарилась великая тишина африканских дебрей. Львы
еще не появлялись, вероятно, дожидаясь луны, для других зверей и
птиц настала пора отдыха. Не знаю, как вам передать это ощущение
полной тишины; мне, ослабевшему и встревоженному долгим
отсутствием Ханса, она казалась зловещей, словно природа
задумалась над некой трагедией, что разыгрывалась перед ее
взорами. Тишина эта напоминала о смерти, а одиночество - о могиле.
- Машуне, - сказал я наконец, - где же Ханс? Из-за него у меня
тяжело на сердце.
- Не знаю, отец мой, не знаю. Может быть, он устал и заснул, а
может, заблудился.
- Машуне, ты же не ребенок, чтобы болтать такие глупости, -
ответил я. - Скажи мне, видел ли ты хоть раз за все годы,
проведенные на охоте бок о бок со мной, чтобы готтентот заблудился
или заснул на пути в лагерь?
- Нет, Макумазан (это, милые дамы, прозвище, данное мне
аборигенами. Оно означает - "человек, который встает ночью" или
"который всегда бодрствует"). Я не знаю, где он.
Так мы переговаривались, и ни один не хотел произнести вслух
то, о чем думал про себя. А думали мы о том, что с бедным
готтентотом случилось несчастье.
- Машуне, - сказал я после долгого молчания, - спустись к воде
и нарви зеленых растений, что растут там. Я проголодался, мне
нужно поесть.
- Нет, отец мой, там, наверное, собрались духи. Ночью они
выходят из воды и рассаживаются по берегам, чтобы просохнуть. Мне
сказал об этом один исануси (3).
При свете дня Машуне был храбрецом, каких я мало встречал, но
суеверия имели над ним большую власть, чем над цивилизованными
людьми.
- Что ж, мне самому идти, дуралей? - строго спросил я.
- Нет, Макумазан, если твое сердце тоскует по этой странной
траве, как сердце больной женщины, то я пойду, даже если духи
сожрут меня.
И он действительно пошел к берегу и вернулся с большой охапкой
кресс-салата, который я принялся жадно есть.
- А ты разве не голоден? - спросил я рослого зулуса,
смотревшего мне в рот.
- Никогда я еще не был так голоден, отец мой.
- Тогда ешь, - протянул я ему пучок кресс-салата.
- Нет, Макумазан, я не стану есть траву...
- Не станешь есть - умрешь с голоду. Ешь, Машуне.
Некоторое время он с сомнением разглядывал кресс-салат, а
затем схватил несколько листьев и засунул их в рот с жалобным
воплем.
- О, неужели я родился для того, чтобы питаться зеленой
травой, как бык? Знай моя мать такое, она убила бы меня при
рождении!