"Митицуна-но Хаха. Дневник эфемерной жизни (Кагэро никки) " - читать интересную книгу автора

много", - требующих заметного разрыва во времени между событием (ситуацией)
и его описанием.
Повествователь и главный герой неразделимы почти на всем протяжении
дневника. Герой последовательно ставится в положение пространственного и
эмоционального центра повествования, поэтому попытка писать о нем от
третьего лица, предпринятая в начале дневника, не была распространена на
весь текст.
Этот прием был нужен только для того, чтобы разграничить повествователя
и героя во времени (пусть даже подсознательно), чтобы с позиций накопленного
за прошедшие десятилетия опыта повествователя (я не исключаю и попыток
авторской редактуры дневника) дать ретроспективную оценку жизни героя, еще
не готового для самостоятельного выведения такой оценки, а также чтобы
предоставить читателю своего рода ключ, в котором будут рассматриваться
события в остальной части "Дневника".
Когда эта задача считается повествователем выполненной, он сливается с
героем, реконструируя его эмоции, синхронные с событиями, а не вызванные
более поздним их анализом. Автору "Дневника" важно было показать не только
эфемерность вещей и человеческих отношений, но и преходящий характер чувств
и привязанностей, динамику психологической реакции героя-повествователя на
сходную ситуацию. Поэтому Митицуна-но хаха нередко старается создать иллюзию
временной и локальной неразрывности события и его описания.
Такая иллюзия создается лексическими средствами. Вместо точного
указания места действия (это было отличительной особенностью не только
дневников, но и художественных произведений той эпохи), она пишет: "здесь",
"сюда" и т. д., а в глагольных окончаниях вместо форм прошедшего времени
употребляет формы настоящего времени.
Как правило, повествователь в "Дневнике эфемерной жизни" занимает
определенную позицию в пространстве и имеет свой "сектор обзора". События
оцениваются в зависимости от того, какими они видятся повествователю. В
большей части "Дневника" повествователь пространственно и эмоционально
сближается с героиней. Правда, в силу особенностей средневекового японского
языка деятель не называется, не обозначается ни именем, ни местоимением (за
исключением тех сцен, где он - лицо эпизодическое или его появление не
подготовлено контекстом). Объект и субъект повествования отражены в
специальных формах глагола - нейтральных для героини и вежливых для Канэиэ.
В русском переводе (как, впрочем, и в переводе на другие западные языки),
разумеется, приходится вставлять и имена, и местоимения. Но это дела не
меняет.
И все-таки в некоторых местах повествователь отделяется от героини, и
тогда дневник, приобретая черты произведения художественного вымысла,
пространственно организуется вокруг повествователя и вмещает описание
деталей, невидимых героине с того места, где она находится, другими словами,
писательница домысливает ситуацию. Так, описывая болезнь Канэиэ в 3-ю луну
966 г., автор пишет, что от жалобных речей мужа и его слез она перестала
понимать его слова и сама залилась слезами. Однако слова, которые она не
понимала и плохо слышала, приведены в дневнике полностью и занимают в нем
сравнительно много места.
В начале произведения, говоря, что у "женщины с городской улочки" от ее
мужа родился ребенок, Митицуна-но хаха упоминает детали, свидетелем которых
быть не могла: "Выбрав благоприятное направление, он сел с нею в один экипаж