"Ян Стэндиш Гамильтон. Записная книжка штабного офицера во время русско-японской войны " - читать интересную книгу автора

накопившуюся за столетие политическую рознь[3], я прибегнул к помощи всех
моих друзей, чтобы получить разрешение отправиться домой по заключении мира
из Южной Африки через Японию, Корею, Маньчжурию и Россию. Таким образом я
получил бы возможность познакомиться не только с действующими лицами
надвигающейся мировой драмы, но и с самим театром. Моя просьба была уважена
военным министром и главнокомандующим. Я мобилизовал мое имущество, но за
три дня до моего отъезда генерал Китченер уведомил меня, что он находит
более соответственным, чтобы я сопровождал его домой. Воле генерала нельзя
было противоречить, и, таким образом, одного только высказанного им желания
было достаточно, чтобы разрушить мои японские волшебные замки. Наконец в
настоящее время, когда все мои усилия приобрести опыт стали приносить плоды,
ветер изменил свое неблагоприятное направление. Кто мог бы предсказать, что
вихрь, пронесшийся над улицей Пэль-Мэль и выметший весь сор из одного
находящегося там почтенного учреждения, превратится в тихий ветерок,
доставивший меня на эти счастливые острова; из военного министерства - прямо
в реальную действительность войны; из лондонского тумана - к Фуджи и ко
всему тому, что отныне связано в представлении военного с этим именем!
Теперь полночь. Ничто в моей роскошной английской комнате с пылающим
камином и внутренними занавесями не напоминает мне, что я нахожусь в Японии.
Только этот мой дневник, начатый против моего обыкновения, служит мне тому
доказательством. Итак, ко сну и пусть мне снится Фуджи! Бледный Фуджи,
превращенный в действительность темно-красными лучами восходящего солнца.
Символ, предзнаменование, посланное с неба и запечатленное в горе, оно
предвещало потоки крови прежде, чем солнце успеет достигнуть своего зенита.
Токио, 1 апреля н. с. 1904 г. Я не вполне уверен, кто сжег свои корабли
Вильгельм ли Завоеватель или же Юлий Цезарь? Как бы то ни было, но сегодня,
в день принятого мною смелого решения, я тоже как бы сжег весь свой флот.
Мне остается только надеяться, что будущее оправдает мой поступок так же,
как и действия того победоносного героя, имя которого так плохо удержалось в
моей памяти. Возвращаюсь от ненадежных исторических примеров в область
повседневной жизни. Сегодня я отправил мои письма и чувствовал при этом себя
точно так же, как 1 октября 1899 г., когда мной была послана из
Питермарицбурга целая кипа пустых предостережений. Я далек от мысли
приписывать себе дар Кассандры, но должен признать, что мой образ мыслей был
несколько смел.
В отправленных мной письмах я рисковал последними крохами моей военной
репутации. Я предсказывал в них, что японская армия одержит успех над
русской при условии равновесия в силах. Далее мной смело было высказано
мнение, что батальон японской армии превосходит по своим качествам такой же
батальон каждой европейской армии, за исключением британской первоклассной
(а не второклассной, какова она в действительности). Мое определение
покажется несколько поспешным, но специалисты-эксперты, имея основательные
данные, не должны ждать, как некоторые профаны, пока ход событий не
обеспечит их предсказаний на зло их вероятия. Ничто не может быть так
неблагодарно, как взятая на себя роль пророка. Это все равно как азартная
игра при условии: орел - мой выигрыш, решка - мы квиты. Проиграть возможно,
выиграть нельзя. Все-таки мне кажется, лучше откровенно высказать свое
мнение, чем колебаться, выгодно ли это или нет.
Теперь перейдем к причинам. Уверенность в неизбежности долгой и трудной
войны в 1899 г. родилась во мне не только потому, что я сражался против