"Кнут Гамсун. Пан" - читать интересную книгу автора

его подальше, но осторожно кладу и гляжу на него с состраданием; и когда я
смотрю на него в последний раз, перед тем как уйти, глаза у меня мокрые.
Но вот уже пять. Солнце ведь показывает неточное время, я целый день
шел на запад, и, верно, теперь оно на полчаса обманывает меня. Я это уже
прикинул. Но до шести все равно еще час, и я снова встаю и снова иду. И
листва шуршит у меня под ногами. Так проходит час.
Вот прямо, в низине, я вижу ручей и мельницу, зимой она стояла под
ледяной коркой; и я останавливаюсь; лопасти кружат, гудят, задумчивость
мою как рукой снимает, я так и замираю на месте. "Я опоздал!" - кричу я. И
сердце у меня ноет. Я тотчас поворачиваю и иду к дому, но сам знаю, знаю,
что опоздал. Я ускоряю шаг, я бегу; Эзоп чует неладное, тянет за поводок,
прядает, скулит и рвется. Вихрем взвивается у нас из-под ног сухая листва.
Но когда мы выходим на опушку, там никого, все тихо, и там никого.
- Никого! - говорю я. - Что ж, так я и знал.
Я стоял недолго, я пошел, мысли мои подгоняли меня, я прошел мимо
сторожки и дальше, к Сирилунну, с Эзопом, сумкой и ружьем, со всем своим
имуществом.
Господин Мак встретил меня весьма любезно и пригласил отужинать.



7

Мне кажется, я немного умею читать в душах других людей; может, это и
не так. А когда я в духе, мне представляется, что я могу заглянуть глубоко
в чужую душу, и вовсе не потому, что такой уж я умник. Вот мы сидим в
комнате, несколько мужчин, несколько женщин и я, и я прямо-таки вижу все,
что происходит в этих людях, знаю все, что они обо мне думают. Ничто от
меня не укроется; вот кровь прилила к щекам, и они загорелись; а то
прикинется кто-то, будто смотрит совсем в другую сторону, и тайком, искоса
поглядывает на меня. И вот я сижу себе, смотрю, и никому-то невдомек, что
я вижу насквозь любую душу. Много лет я был убежден, что умею читать в
душах людей. Может, это и не так...
Я целый вечер просидел у господина Мака. Я мог, разумеется, тотчас
уйти, мне было совсем неинтересно; но ведь я и приходить-то не собирался,
меня просто что-то пригнало сюда. Как же я мог уйти? Мы играли в вист,
пили после ужина тодди, я сидел лицом к окну, свесив голову; у меня за
спиной двигалась Эдварда, входила и выходила из гостиной. Доктор уехал
домой.
Господин Мак показал мне свои новые лампы, первую партию керосиновых
ламп на севере, очень красивые лампы, на тяжелых свинцовых подставках, и
он их сам зажигал каждый вечер, чтобы их не попортили или вдруг не
наделали пожара. Несколько раз он упомянул в разговоре своего деда,
консула: эта булавка досталась моему деду, консулу Маку от самого
Карла-Юхана, из собственных рук, - сказал он и ткнул пальцем в свою
брильянтовую булавку. Жена у него умерла, он показал мне портрет в угловой
комнате, портрет женщины с важным лицом, в блондах и с учтивой улыбкой. В
той же комнате стоял шкаф с книгами, где были даже и старые французские
книги, видимо, полученные в наследство, переплеты изящные, золоченые, и
множество прежних хозяев начертало на них свои имена. Среди книг стояли