"Петер Хандке. Учение горы Сен-Виктуар (Тетралогия-2)" - читать интересную книгу автора

Но что дает право человеку на то, чтобы принимать личное участие в
жизни этого царства? Приступая к каждой следующей работе, я снова и снова
задаюсь этим мучительным вопросом и не могу отделаться от мысли, что я всего
лишь навсего молчаливый, симпатизирующий читатель. Только один-единственный
раз я почувствовал, что у меня есть право - еще до того, как что-нибудь
написать. Я узрел тему, а вместе с нею и вожделенную "книгу", и книги. И
произошло сие не во сне, а ясным солнечным днем, и никакого растворения в
южных кипарисах: я - тут, предмет описания - там. Мы ехали среди низких
холмов, по довольно прямой проселочной дороге, воскресным днем позднего
лета, и было это в Верхней Австрии. Дорога была пустой. Только один раз по
другой стороне прошел человек в белой рубашке и черном костюме. Брюки у него
были широкие, и штанины болтались при ходьбе; когда мы потом возвращались
обратно, этот мужчина все еще продолжал идти, - он шел, в болтающихся
брюках, с расстегнутым пиджаком, воскресным днем, в Верхней Австрии, мне на
радость. - Моему "я" из первой книги при виде этого идущего куда-то человека
представилось, будто он стремится к людям, которым он собирается что-то
сказать. Он внедрится в самую их гущу, обрушит на них громы и молнии и
убедит их. Не получается ли так, что ничего нового не завязалось вместе с
пиниями 1974 года, а, скорее, наоборот, что-то вернулось, - то, что я,
радуясь узнаваемости, сопряженной с возвращением, мог обозначить как
"подлинно реальное"?
У Сезанна есть одна картина, которую называют "Le grand pin" [3]. (Он
сам, как известно, никогда не давал своим картинам никаких особых названий и
очень редко подписывался.) На ней изображена большая одинокая сосна на
берегу реки Арк, к юго-востоку от Экса, - дерево его детства. После купания
он часто сиживал в его тени со своими друзьями, в числе которых был Эмиль
Золя, - именно ему несколькими годами позже художник, которому тогда еще не
было и двадцати, напишет: "А помнишь нашу сосну на берегу Арка?" Этому
дереву он даже посвятит стихотворение, в котором дует мистраль, овевая голые
ветки; в картине тоже чувствуется присутствие ветра, главным образом из-за
кривизны этого одинокого дерева, которому более всего подошло бы название
"Там, под открытым небом": оно превращает землю, из которой оно поднимается,
в голое плато, а его перекрученные ветви, расходящиеся во все стороны света
в пестроцветье зелени всех оттенков, наполняют трепетом звенящую пустоту
вокруг.
Эта большая сосна встречается и в других картинах, но нигде больше она
не появляется сама по себе - отдельно и самодостаточно. На одной из таких
картин (с подписью) она словно бы вытянула ветку, чтобы, так сказать,
помахать пейзажу, и сомкнулась с ветвями соседней сосны в арку, обрамляющую
собою дали, где растянулся горный массив Сен-Виктуар в светлых красках неба.
До того как я открыл для себя Сезанна (но после Хоппера), в моей жизни
уже был один художник, который отучил меня выносить суждения по поводу тех
или иных картин только ради того, чтобы вынести суждение. Он же привил мне
привычку рассматривать их как примеры и чтить как творения.
В то время я читал описание одной деревни девятнадцатого века,
принадлежащее перу некоего швабского крестьянина, ставшего поэтом. Стараясь
держаться подальше от человека, которого он считал слишком мелким объектом
для созерцания, он называл свои стихи Евангелием природы, написанным ее
читателем. (В свою очередь, мне, его читателю, который в этот момент видит
перед собою солнечную дымку и сквозь нее далекое заснеженное поле,