"Марк Харитонов. Способ существования (Эссе)" - читать интересную книгу автора

не чувствовали: они находили в днях своей жизни всю полноту счастья.
- Питалась я на фабрике сахаром с патокой, из дома с собой брала
помидор да луковицу - как было сладко! В хате у нас были глиняные по-
лы, я любила их разрисовывать в шахматную клетку, каждую украшала осо-
бо, рвала траву пахучую, чтобы положить на пол. Только получив деньги,
настелила полы дощатые.
А как тогда вообще голодали! Моя подруга в тридцать первом - трид-
цать третьем училась в медицинском техникуме. Она приезжала летом
опухшая от голода буквально - вот такие ноги. Как прожили - даже не
понять.
Коллективизацию помню. Мне было лет шестнадцать, мы ходили по из-
бам, мужчины с наганами, искали хлеб. А потом этот хлеб ссыпали в си-
нагогу, и я - ты не поверишь - стояла с винтовкой, охраняла. Скольких
выслали! А какие там кулаки - беднота! У моего соседа была корова и
три лошади, четверо сыновей. Объявили кулаком, всех выслали. А сейчас
у людей машины - да за каждую можно купить тогдашнюю Андрушовку и Ула-
нов, вместе взятые, и еще бы осталось. Перед хатами лежали умершие от
голода. Одна крестьянка просила оставить ей корову, ее отталкивали:
"Уйди, куркулька!"
Уже в позднем возрасте я узнал, что нянька моя, Вера, была из рас-
кулаченных, потому и попала к нам в дом. Она была из деревни в четырех
километрах от Андрун шовки. В 30-м отца ее выслали, на время Веру
пристроила у себя как бы в домработницах тетя Таня, но в Андрушовке ей
было жить нельзя, и мама, уехав в Москву, взяла ее с собой. Так в ро-
дительской комнатушке появилась домработница. Не знаю, из каких шишей
они могли ей платить, - она жила фактически на правах члена семьи. На-
верно, многие московские домработницы той поры появились вот так, даже
в небогатых семьях. В войну она эвакуировалась с нами, работала в гос-
питале, там встретилась с раненым офицером, вышла за него замуж. Сей-
час он секретарь райкома на Алтае.
Среди впитанного в младенчестве - ее украинская речь, украинские
песни. До сих пор что-то шевелится в душе, когда я бываю на Украине.
Семейные фотографии на твердом картоне с силуэтами Дагера, Тальбо и
Ньепса на обороте. Ушедшая жизнь, незнакомые люди, но, оказывается,
тоже связанные со мной. На одной фотографии - мамин дядя Соломон. Вна-
чале он был художник, верней, маляр, а во время нэпа открыл в Одессе
на главной улице, Дерибасовской (улица Троцкого, - уточнил папа), ма-
газин готового платья и при нем пошивочную мастерскую. Или, может, на-
оборот, пошивочную мастерскую, а при ней магазин, потом еще второй,
магазин тканей. Мама вспоминала, что он был жаден, бедным родственни-
кам не помогал. Как-то приехал в гости, привез маминому брату отрез на
брюки, так его хватило только на короткие штаны.
Потом его прикрыли, посадили, потребовали стакан золота (именно та-
кую мерку). Он сдал, его на время выпустили. Потом потребовали еще
стакан. Больше у него не нашлось. С 1930 года его арестовывали трижды.
Он побывал в Соловках, строил Беломорканал, а к началу войны вернулся
в Одессу, да так и остался, прятался. Там стояли тогда румыны, они не
очень усердствовали в поисках евреев. Но за два дня до прихода наших
ему стало плохо с сердцем, он выбрался к соседям, за грелкой, кажется,
и они его выдали румынам. Пришлось тем его расстрелять. А жена выжила,