"Марк Харитонов. Способ существования (Эссе)" - читать интересную книгу автора

ной платок. Кто послал - неизвестно...
(Чем кончилась история, не знаю; она была рассказана после пьяного
тоста дяди Левы: "Хотя мой брат в тридцатом году чуть не арестовал ме-
ня...")
- Году в тридцать первом (или тридцать втором, сейчас не помню) я
из энтузиазма вызвался раньше срока в армию. Два года, прибавленные
отцом в метрике, позволяли. Тогда это было дело чести, не всех брали,
нужна была справка, что твой отец не лишенец, то есть не лишен избира-
тельных прав. А это было переменчиво: сегодня не лишен, завтра лишен.
Я как раз проскочил.
Послали меня почти в родные места, в местечко под Винницей, у тог-
дашней польской границы. Я ходил в обмотках, потом получил кирзовые
сапоги, а потом папа прислал даже хромовые. На шинель я как-то сзади
пришил много мелких пуговиц - для красоты. И в таком виде пошел в
клуб, на танцы. Там меня увидел начальник штаба, но ничего не сказал.
А на другой день вызвал из строя: два шага вперед! Подошел сзади с
ножницами и все пуговицы срезал.
Где-то на втором году службы увидели, что у меня хороший почерк, и
взяли писарем в штаб. И вот как-то я шел по Виннице. Мне казалось, что
все должны на меня смотреть. Новая шинель. Хромовые сапоги, хоть я не
имел права их носить. Кобура, хоть и пустая. И вдруг меня окликают.
Оказался знакомый из местечка, некто Ройтман. "Как ты оказался в ар-
мии? Откуда у тебя наган?"
Словом, через несколько дней в часть пришло заявление: как это об-
манным путем сумел проникнуть в Красную Армию, да еще у самой границы,
сын адвоката, лишенного избирательных прав? Адвоката! Бедняк, у кото-
рого было двенадцать детей! И кто это написал? Человек, у которого
отец владел крупорушкой. Я в тринадцать лет ходил к нему работать, го-
нял лошадей, он вечером расплачивался со мной за это крупой, то есть
кормил кашей. Все зависть, смешная местечковая зависть: ишь, ходит с
наганом, как будто лучше нас.
Меня вызвали в штаб, сначала накричали, потом начальник штаба - он
был умный человек - говорит: "Поедем к вам в Уланов". Запрягли лоша-
дей, поехали. Созвали собрание в клубе. Все пришли. Начальник штаба
говорит: "Вот пришло такое заявление, пусть, кто написал, выступит". И
вот этот Ройтман выходит и все повторяет: что отец - адвокат, хотя на-
логов не платит, но получает деньги за практику. А какие деньги?
Крестьяне приносили кто яиц, кто курицу.
Тогда выступил фельдшер, он недавно туда приехал. Спрашивает этого
Ройтмана: "А вы сами кто?" - "Я? Кровельщик". - "И работаете в арте-
ли?" - "Зачем? Сколько сделаю, столько получу". - "Значит, сами част-
ник?.. Да как вам не стыдно! Вы все тут бедняки. Человек с семнадцати
лет работает, комсомолец. Вам бы гордиться, что один из вас удостоился
такой чести, служит в армии, а вы завидуете, пишете заявления".
Тут я тоже взял слово. Говорю: "А кто был твой отец? Кто на вас ра-
ботал, когда мне было всего тринадцать лет, а вы со мной расплачива-
лись кашей?.."
В общем, проголосовали: кто за то, чтобы я остался служить в армии?
Все подняли руки.
А Ройтман потом приходил ко мне в Москве, извинялся. Он стал дирек-