"Марк Харитонов. Способ существования (Эссе)" - читать интересную книгу автора

Недалеко от наших домов в Москву-реку впадала река Вонючка. Я видел
это название и на одной городской карте, на всех других река звалась
Котловка; сейчас она упрятана в трубу. Эта река действительно благоу-
хала изрядно и каждый день меняла свой цвет: буро-зеленый, буро-жел-
тый, буро-красный. Воду красил кожевенный завод, стоявший повыше.
И все же это была природа, такая же значительная, как настоящие ле-
са, луга, сады и реки, в которых можно было купаться.
Да, удивительней всего, пожалуй, убеждаться, что это тоже, оказыва-
ется, могло питать душу, что качество этой духовной, так сказать, пищи
вовсе не однозначно сказывается на свойствах организма.
Мне вспомнились рисунки детей из концлагеря Терезин. Даже сейчас,
когда он превращен в музей, там, кажется, можно сойти с ума. А они ри-
совали цветы, и солнце, и игры - все, что рисуют дети в другой, нор-
мальной для человека жизни. Воспитатели, поощрявшие их рисовать, наде-
ялись, что они, если выживут, смогут стать полноценными, неискалечен-
ными людьми. И, может, не зря надеялись*.
Решает все-таки способность души усваивать и перерабатывать внешние
впечатления, как перерабатывает организм во что-то полноценное даже
скудную телесную пищу. Здесь нет прямой зависимости: чем питаешься, то
из тебя выйдет. Если, конечно, не доводить до крайности, за которой
начинается рахит, цинга, чахотка и психозы.
Ведь и духовный пейзаж тех лет никак не назовешь полноценным. Мы
просто не знали многого и важнейшего в своей культуре. Для детей той
поры не существовало даже Достоевского, Есенина, не существовало ико-
нописи и мировой живописи, Пастернака и Мандельштама, Цветаевой и Бул-
гакова, Платонова и Бабеля. Ахматову мы знали только по характеристи-
кам ждановского доклада: полумонахиня, полублудница, Зощенко присосе-
дился там же какой-то полуобезьяной; моему тогдашнему пионерскому ра-
зумению не совсем было понятно, почему оба оставлены в живых (врагов
полагалось расстреливать). Зато в пятом классе мы должны были прохо-
дить по учебнику Бабаевского "Кавалер Золотой Звезды" (при всем своем
добронравии отличника я этой книги, правда, не прочел до сих пор. Но
что-то читал, и почище). Помню, учительница демонстрировала нам обра-
зец потешного символизма: "И перья страуса склоненные в моем качаются
мозгу". Мы от души ржали, учительница грустно улыбалась: она когда-то
любила это. В Музей изобразительных искусств я сходил однажды на выс-
тавку подарков Сталину: запомнился бисерный кошелек, изделие безрукой
женщины, она вышила его пальцами ног; портрет Сталина, выгравированный
на зернышке риса, - его надо было смотреть в микроскоп... Боже, Боже!
А песни из репродукторов, а карикатуры в журнале "Крокодил"! А незабы-
ваемая первая учительница Мавра Алексеевна - та, что била первоклашек
линейкой по пальцам и по "кумполу" (меня, впрочем, не била, я был доб-
ронравный).
Что мне запомнилось из ее науки? Два рассказа. Один - про то, как
какой-то ее знакомый поднял своего сынишку за голову - и оборвал шей-
ные позвонки, так что мальчик умер. Это засело как практическое зна-
ние: нельзя поднимать человека за голову. А второй: как евреи едят
лапшу. Она у них длинная-длинная, так что они наматывают ее на что-то
вроде колодезного ворота, только поменьше (так я понял), и затягивают
постепенно в рот. Этот рассказ, помнится, меня смутил. Потому что про