"Джоанн Харрис. Спи, бледная сестра " - читать интересную книгу автора

прикосновений. Я вернула их неохотно - хотела рассмотреть поближе. Цыганка
стала спиралью раскладывать карты по столу.
- Отшельник, - начала Шехерезада. - И десятка жезлов. Подавление. Этот
человек говорит о добродетели, но у него есть постыдный секрет. Семерка
кубков - распущенность. И девятка мечей - жестокость и убийство. Теперь
Влюбленные - но тут сверху валет монет. Он принесет тебе радость и горе,
потому что в руках у него двойка кубков и Башня. А кто у нас на Колеснице?
Верховная Жрица, она опирается на десятку мечей, что предрекает гибель, и
туз кубков - большую удачу. Ты станешь доверять ей, и она спасет тебя, но
чаша, которую она предложит, полна горечи. Ее колесницей правят валет и Шут,
а под колесами - туз жезлов и Повешенный. В руках она несет Справедливость и
двойку кубков, что предвещает Любовь, однако внутри кубков - Перемены и
Смерть. - Она замолчала, словно забыв о моем присутствии, и тихо заговорила
сама с собой по-цыгански.
- А дальше что-нибудь есть? - спросила я через некоторое время, увидев,
что она глубоко задумалась.
Замявшись, Шехерезада кивнула. Она как-то странно посмотрела на меня,
затем подошла, быстро поцеловала в лоб и сделала какой-то знак тремя
пальцами левой руки.
- У тебя необычная, магическая судьба, та dordi, - сказала она. - Лучше
сама посмотри. - Она аккуратно сняла покров с хрустального шара и
пододвинула его ко мне.
На миг я перестала понимать, где нахожусь. Свет причудливо играл в
хрустале, и мне казалось, будто я покинула тело и смотрю откуда-то сверху на
знакомую сцену, персонажи которой будто сошли с карт Таро: девушка сидит за
столом, цыганка смотрит на разложенные перед ней карты. Внезапно голова
стала легкой-легкой, почти закружилась, меня разбирал беспричинный смех, но
в тоже время я смутно тревожилась, словно боролась с утраченными
воспоминаниями.
"Когда нам вновь сойтись втроем?"[21] - спросила я себя и безудержно
расхохоталась, будто вспомнила отчаянно смешную шутку.
И вдруг меня захлестнуло отчаяние, столь же внезапное, как и веселье,
слезы подступили к глазам, изображение в шаре расплывалось. Я испугалась,
растерялась, но не могла вспомнить, что меня напугало, и, дрожа, смотрела на
затуманенную поверхность шара.
Шехерезада вполголоса напевала что-то нежное:

Aux marches du palais...
Aux marches du palais...
'У a une si belle fille, Ionla...
'У a une si belle fille...[22]

Я старалась удержаться в теле, не упасть в хрустальный шар, но
притяжение было слишком сильным. Я не чувствовала ни рук, ни ног, не видела
ничего, кроме мутной поверхности, но вот туман начал рассеиваться.
Шехерезада пела, то громче, то тише, протяжный мотив всего из трех нот. Ритм
завораживал, и я ощутила, как легко покидаю тело, восприятие исказилось, все
кружилось и вертелось. Подчиняясь звуку, я выплыла сквозь темноту из шатра и
воздушным шариком стала подниматься в небо.
Издалека я слышала голос Шехерезады, она нежно приговаривала: