"Ко Харуто. Родник (Современная японская новелла) " - читать интересную книгу автора

с этими местами. После переезда в Кумамото и позже, обосновавшись в Токио, я
так ни разу и не собрался поехать в город детства.
Стремясь как можно меньше писать о коммунистическом движении, я в
мельчайших деталях описывал события давно минувших дней. Однако я понимал,
что одного моего нежелания недостаточно и, если я просто откажусь писать то,
чего от меня ожидал инспектор, свободы мне не видать. Приказано было писать
об участии в левых организациях - что угодно, даже если все будет заведомой
ложью, выдумкой с начала до конца. Но я не хотел писать неправду, старался
по возможности оттянуть тот день, когда придется переходить к этому.
Потому-то мне доставляли внутреннее удовлетворение даже самые неприятные,
горькие моменты из далекого детства, которые удавалось восстановить и
запечатлеть на бумаге. Должно быть, всему виною был мой слабый характер.
Таким образом, время шло, а конца моим запискам все не было видно.
Инспектор гневался:
- Сколько можно писать! Хватит, переходи к главному! Любой человек
может о себе целый роман сочинить, дай ему только волю. Если не напишешь все
так, как я тебе сказал, сгниешь в камере!
При том, что писал я о прошлом очень подробно, родник ни разу не
появился в моих записках. Очевидно, эти воспоминания слишком глубоко были
скрыты в недрах памяти. Там дремали они на протяжении тридцати трех лет.
Отчего же вдруг суждено им было проснуться? Когда именно мелькнул в моем
сознании образ родника?
Из заключения я вышел до крайности ослабевшим и изможденным. День
окончания войны тоже встретил в постели.
Только к осени я стал понемногу выходить из дому и гулять в
палисаднике. В то время мобилизованным я уже не числился.
Исчезли и соседские общины жильцов с круговой порукой, и квартальные
дружины. Все это казалось фантастикой в сравнении с той действительностью,
которую я застал в конце войны. Много семей было эвакуировано. С
продовольствием становилось все хуже и хуже. Хироко, взвалив на плечи узел с
одеждой и кое-каким домашним скарбом, ездила куда-нибудь на электричке и
возвращалась, обменяв вещи на рис, яйца, овощи.
В нашей округе только Суэнага никуда не ездили за продуктами. Высокая,
плотная жена Суэнага с трехлетним ребенком за спиной нередко выходила
постоять к задней калитке усадьбы. Можно было представить, как дорог
родителям поздний ребенок, если Суэнага, кроме служанки, наняли для него еще
и няню. Ходила эта няня в рабочих шароварах, и я поначалу принял ее за
вторую служанку.
Может быть, и бетонированный бункер в саду строился в основном для
ребенка.
Тринадцатого мая во время большого налета Хироко в растерянности стояла
перед домом, когда к ней подошла служанка Суэнага и сказала:
- Госпожа просит вас пожаловать к ним в убежище.
Не только Хироко, но и все жители наших пятистенков здоровались из
всего семейства Суэнага лишь со служанкой. Если же им доводилось встретиться
с самой госпожой Суэнага, то она проходила мимо с отсутствующим видом и на
поклоны никогда не отвечала: вероятно, считала, что с такими соседями
следует общаться только служанке или няне.
- Значит, впустила она тебя? - спросил я Хироко, услышав о предложении
госпожи Суэнага.