"В.Гауф. Александрийский шейх Али-Бану и его невольники (сказка)" - читать интересную книгу автора

набеги все дальше и дальше в глубь страны и воевали с мамелюками. Шейх был
умным человеком и умел с ними ладить. Но то ли они позарились на его
богатство, то ли он помог своим единоверцам, точно не скажу, - словом, как-то
они пришли к нему и обвинили его в том, что он тайно снабжает мамелюков
оружием, лошадьми и провиантом. Как он ни доказывал свою невиновность, ничто
не помогло; франки народ грубый и жестокосердый, они идут на все, когда дело
касается денег. Итак, они забрали заложником его сына, по имени Кайрам, Шейх
предложил за него много денег, но франки хотели вынудить шейха повысить выкуп
и не отпустили его сына. Тут вдруг их паша, или как там его зовут, неожиданно
отдал приказ готовиться к отплытию. В Александрии об этом никто не знал, и они
уплыли в открытое море, а маленького Кайрама, сына Али-Бану, они, верно,
увезли с собой, так как с тех пор о нем ничего не слышно.
- Ах, несчастный отец, как покарал его Аллах! - единодушно воскликнули
юноши и с сожалением посмотрели на шейха, который при всем окружающем его
великолепии, грустный и одинокий, сидел под пальмами.
- Жена, которую он очень любил, умерла с горя. А он купил корабль,
снарядил его и уговорил франкского лекаря, что живет там внизу у колодца,
отправиться с ним в Франкистан на поиски пропавшего сына. Они сели на корабль
и долго плыли по морю, пока, наконец, не прибыли в землю тех гяуров, тех
неверных, что были в Александрии. Но там, говорят, как раз творилось что-то
неладное. Франки свергли своего султана и пашей, и богатые и бедные рубили
друг другу головы, и в стране не было порядка. Тщетно расспрашивали они во
всех городах о мальчике Кайраме, никто не слыхал о нем, и франкский лекарь
посоветовал, наконец, шейху плыть обратно, не то, чего доброго, им самим не
сносить головы.
Так и вернулись они домой, и с приезда по сей день шейх ведет все ту же
жизнь, что сейчас, ибо он скорбит по сыну, и он прав. Разве, когда он ест и
пьет, он не думает: "А мой сынок Кайрам, может быть, томится голодом и
жаждой"? А когда он облачается в дорогие шали и праздничные одежды, как того
требуют его сан и достоинство, разве он не думает: "А ему, верно, нечем
прикрыть наготу"? А когда его окружают певцы, плясуны и чтецы, - его
невольники, - разве он не думает: "А мой бедный сын, верно, сейчас пляшет или
играет в угоду своему франкскому повелителю"? Но больше всего печалит его
мысль, что вдали от отчизны, среди неверных, терпя их насмешки, его милый
Кайрам позабудет веру отцов и им не придется обнять друг друга в райских
садах! Вот потому-то он так милосерд к своим рабам и щедро оделяет нищих; он
думает, что Аллах воздаст ему за это и смягчит сердца франков, повелителей его
сына, и они будут ласковее к нему. И каждый раз, как наступает день, когда у
него похитили сына, он отпускает на волю двенадцать рабов.
- Об этом я тоже слышал, - ответил писец. - Но каких только чудес не
наговорят? О его сыне при этом не упоминали, зато, правда, рассказывают, будто
шейх странный человек и особенно падок на сказки, будто каждый год он
устраивает состязание между своими рабами и того, чей рассказ лучше, отпускает
на волю.
- Не верьте людской молве, - сказал старик, - все так, как я говорю, я уж
верно знаю; возможно, что в этот печальный день ему хочется приободриться и он
велит рассказывать себе сказки; но отпускает он рабов в память сына. Однако
свежеет, мне пора. Салем-алейкюм, мир с вами, молодые люди, и в будущем судите
получше о нашем добром шейхе.
Юноши поблагодарили старика за сведения, еще раз взглянули на скорбящего