"Вильгельм Гауф. Фантасмагория в Бременском винном погребке (Осенний подарок друзьям вина) " - читать интересную книгу автора

взгляд, - а люди приписали богу то, что украшало его служителей!
Иначе изобразили его бременские мастера. Жизнерадостный, веселый
сидит наш холостяк верхом на бочке. Такой круглолицый, цветущий, пьяные
глазки смотрят умно, задористо, видно, он не раз приложился к чарке, рот
расплылся в широкой улыбке, короткая крепкая шея, все его небольшое тело
дышит покойной, изобильной жизнью. Но особое искусство вложил создавший
тебя мастер в обработку ручек и ножек. Так и кажется, что сейчас ты
шевельнешь ручкой и прищелкнешь короткими пальчиками, а расплывшийся в
широкой улыбке рот раскроется для веселого возгласа: уля-ля! Так и
кажется, что в озорном пьяном веселье ты согнешь круглые колени, напружишь
икры, пристукнешь пятками и пустишь галопом старую большую бочку, и все
Розы, апостолы и другие меньшие бочки с гиком и улюлюканьем припустятся за
тобой!
- Царю небесный! - воскликнул старик служитель, вцепившись в меня. -
Вы что, не видите, как он ворочает глазами и болтает ножками?
- В своем ли вы уме, отец? - сказал я, бросив робкий взгляд на
деревянного бога вина. - Вам померещилось. Просто на нем играет пламя
свечей.
Но все же на душе у меня стало смутно. Я вышел вслед за стариком из
Бахусова погреба. Не знаю, было ли то от мерцания свечей, был ли то обман
зрения, только, когда я оглянулся, мне почудилось, будто он кивнул,
дрыгнул вслед мне ножкой и весь затрясся, скорчился от сдерживаемого
смеха. Я невольно устремился за стариком и постарался не отставать от
него.
- А теперь к двенадцати апостолам, - сказал я. - Посмотрим, какого
вкуса пробы там!
Он ничего не ответил, просто покачал головой, продолжая идти. Нам
надо было подняться на несколько ступеней к маленькому погребку, к
подземному небосводу, к блаженной обители двенадцати. Как далеко
усыпальницам и склепам старых королевских замков до этих катакомб! Пусть
стоят там саркофаг к саркофагу, пусть на черном мраморе воздается хвала
тем, что почиют здесь в ожидании "радостного дня восстания из мертвых",
пусть словоохотливый чичероне в траурном одеянии, с крепом на шляпе
превозносит небывалое великолепие того или иного праха, пусть он
перечисляет отменные добродетели некоего принца, павшего в той или иной
баталии, пусть повествует о нежной красоте княгини, на гробнице которой
девственная мирта прильнула к полураспустившемуся бутону розы, - все это
напомнит нам, что мы смертны, возможно, даже исторгнет слезу, но насколько
же трогательней эта опочивальня целого столетия, это последнее пристанище
замечательного поколения! Вот они лежат перед вами в темно-коричневых
простых гробах, без мишурного блеска, без позументов. Их скромным
заслугам, их непритязательным добродетелям, их превосходному нраву не
воздается хвала на мраморных досках, но какой же человек, ежели он хоть
мало-мальски чувствителен, не умилится, когда старый сторож погребка -
этот служитель здешних катакомб, этот кистер подземной церкви - поставит
свечи на гробы, когда осветятся благородные имена великих усопших. Подобно
властителям царств, они не нуждаются в перечислении титулов и фамилий; их
имена просто написаны крупными буквами на их гробницах. Там Андрей, здесь
Иоанн, в том углу - Иуда, а этом - Петр. Кто не умилится, услышав: здесь
покоится благородный Ниренштейнец, 1718 года рождения, здесь -