"Джеффри Хаусхолд. Одинокий волк " - читать интересную книгу автора

пока, потому что и сейчас еще не решаюсь хоть с малой долей определенности
считать себя тогдашнего живым: ни видеть, ни чувствовать, что со мной
сделали, я был не в состоянии. В глазах темно, ничего не вижу и не слышу.
Ухватившись за травяную кочку, я выволок себя, творение грязи, грязью
перевязанный и спрятанный в ней же. Над болотом круто нависал каменистый
склон. Падая, я, очевидно, скользил по нему. Боли я больше не чувствовал и
смог убедить себя, что от падения пострадал немногим серьезнее того, каким
меня свесили со скалы; так что решил убраться, пока не пришли за моим телом.
У меня, хотя тогда я этого и не знал, времени для этого было вполне
достаточно; никто и не собирался искать мое тело, пока оно не окоченеет и
они не приведут своих свидетелей осмотреть труп, как он есть. Неудачливый
охотник сорвался с опасно крутой скалы, и вся история выглядела бы просто
как несчастный случай.
У подножья скалы рос редкий лес. Помню только, что тень местами была
густой, а местами светлой. Картина в памяти осталась такой мутной, что
вспоминается не то чащоба, не то тени облаков, не то темные провалы морских
волн. Полагаю, я прошел с милю и впал в забытье, когда уже стало совсем
темно. Ночью сознание несколько раз возвращалось ко мне, задерживать эти
мгновения я не старался. Окончательно я вернулся в этот негостеприимный мир,
когда уже совсем рассвело.
Попытался встать на ноги, но, конечно, не смог. Мышцы оказались
скованными толстой коркой засохшей грязи. Там, где она отваливалась,
открывалось кровотечение. Нет, уж лучше ее не трогать.
Я знал, что где-то поблизости есть вода. Речки этой никогда не видел;
своей уверенностью обязан, должно быть, подсознательной памяти карты этой
местности. Двинулся туда. Передвигался на животе, ногами служили локти, а за
мной тянулся след, как от раненого крокодила, - смесь ила и крови. Окунаться
в речку я не собирался, смывать грязь не хотел ни за что на свете: мои
потроха держались только коркой этой грязи, но мне надо было доползти до
воды.
Это был инстинкт преследуемого животного, а может, вовсе и не инстинкт.
Не уверен, что у обычного горожанина ход мысли был бы такой же. Если только
он сильно физически не пострадает. И пострадать нужно так, чтобы оказаться
на грани угасания мысли, когда уже не думаешь, что надо делать, а просто
делаешь.
Дополз до уреза воды и напился, потом откатился на мелкое место,
глубиной всего дюйма два, где следы моих корчей будут смыты. Мой след может
привести туда, где я отлеживался ночь, а от моей лежки - к воде. А куда я
делся от реки, им нужно будет гадать.
Я хорошо знал, куда надо двигаться, решением этим я обязан своим
практичным предкам. Олень, к примеру, побежал бы вниз или вверх по течению,
потом отвернул бы от реки в каком-то месте, которое охотник определит по
виду или по запаху. Обезьяна поступит совсем иначе: она запутает свой след и
скроется в третьем измерении.
Повертевшись на мелководье, я пополз обратно, все дальше и дальше назад
по чертову змеиному следу, оставленному собственным телом. Он был умят, как
проселочная дорога, и хорошо заметен: мое лицо было всего в шести дюймах над
землей. Вспоминая все это сейчас, я удивляюсь, как они, идя по моему следу к
реке, не заметили отдельных травинок, примятых в обратную сторону, не
поняли, что я вернулся назад тем же путем. Да какой леший мог подумать об