"Джеймс Хэвок. Мясная лавка в раю (английский андеграунд) " - читать интересную книгу автора

языков секс-свинины и сперма соломенных пауков. Ноги бьют по помосту в
конечных конвульсиях, свиные мозги залетают в рваную вульву, шесть глаз
вытекают подобно тому, как хамелеоны ласкают длинные волосы изнасилования.
Оглушительно блеющий купидон-танатос, вырвавшись из арктурских конюшен, с
грохотом ломится мимо, прямо в ад, погоняемый духами в башнях; волочащие
ноги звезды требуют сатурналий. Будущее - протухший осел, привязанный к
Немезиде, перечеркнутой символом вора солнца. С зубчатых башен я вижу, что
высокие дерева склонились перед берсеркером, вижу вечную междоусобную зиму,
полное опустошение. Миллион смертоносных семян вылетает из коллективного
пищевода, все проклятья троятся.
Крики диких зверей бесконечно более выразительны, чем нелепая болтовня
человека, недоумка, вечно выспрашивающего мгновение. Неисчислимые языки и
губы ворчливых крестьян свисают на струнах с потолка моей детской - их
доноры полют поля с безумными ртами. Сопоставлены с гребешками индюшек, сии
иссечения, очевидные как аксиома, составляют кинетический чепчик для моей
пещеры игрушек.
Нависнув над треснувшей плитой магнетита, мой сверкающий анус
выстреливает вверх батареей антропоморфных поганок. Некоторых перехватывают
ясновидящие челюсти гончих; те, кто выжил, проворно приземляются на шиферный
пол, и начинают отплясывать джигу и водить хоровод у камина, гавкая и жужжа
отчаянные двустишия. Пареньки-прыгунки вываливаются из катарных коробок,
марионетки мочатся на распятых белок. Одетые в парчу жестяные мандрилы лупят
в свои заводные барабаны, синкопируя копуляцию эбеновых медвежат и
двухголовых лошадок-качалок; стерильный свет сцинтиллирует в челюстях
черепов из сахарного тростника. Поганые пугала колотят в дверь спальни,
ужалены изморосью снаружи, грачи выклевывают лисьи глаза на пару.
Люперкалия начинается, оркестрована Хэвок и ее прихлебателями,
хвостатой когортой, бьющейся насмерть с забвением, обивателями порогов,
потерявшими своих демонов и согрешившими с Еблей. Рваноликие работорговцы
втыкают булавки в мое баранье забрало, подстрекаемые рыжим косоглазым
девкодавом, гасящим жизни факелом раздетого убийства белокожих, рука
душителя погружена в шафранный воск, пять цифр полыхают. Пейте из жопы
глаукомы, дуйте из тыкв фатального диаметра, ведь все равно сапфические
психосоки моих сестринских лун в слиянье выпишут погодный полумесяц
бессердечным ливнем сквозь канавы ваших психик. Подвенечный череп полночи
висит, разорван в клочья, искатели сокровищ ищут мертвых наложниц песочного
человека, окаменевшие смуглые тела, опустошенные его зернистыми россыпями,
чтобы вскрыть тугие соски и оценить хваленые жемчужины. Отрытые скелеты всех
святош в одеждах из смеющегося мяса конвульсивно дергаются под токсин
ретроградных хронометров.
Как недозрелый тиран продевает крюки сквозь груди собственной матери и
вздымает ее лебедкой на люстру, возвещая тем временем, что за вратами
задумчивых жучьих жвал возлегает надир, так Жиль де Рэ изгоняет весь женский
род из своей синей дельты, запекая крысиху над пламенем каждого слога,
скорпион ускорения черной мессы в кожистых когтищах женоненавистничества.
Локаторы канав седлают беззаконность, впрягая жертв молитвами, прошептанными
на наречьи, известном только тени. Подлинный канавный ум отпинывает
умствованья человечьих насекомых и вникает в пустоту первичной ебли.
Животная трансгрессия - красть личности с древнейших галерей, где кожа
Сатаны кровавит суевериями гладкие лобки зловещих родословных древ,