"Джеймс Хэвок. Мясная лавка в раю (английский андеграунд) " - читать интересную книгу автора

саму твердь неба и его аннигилирующие звезды, и яростные вторящие вопли моих
сестер-волчиц сминают злые ледяные просеки; песнь наша поднимается до рая в
ледниковой накипи белка, конфигурации краснеют в тот момент, когда луна,
черна как смоль, выкатывает диск над горизонтом, в рубинах вен, как сыр
протухшей плоти. Внизу, в лесах, резвится некрофил с ригидными супругами,
коричневая шкура блещет жирными пиявками, покрытый язвами сухой язык жаждет
молозива ректальных родов. Безобразные смоляные ляльки сосут сверхсчетные
сосцы своей ведьминской матки, рубище грубой ткани на ощипанном лобке едва
скрывает сернистые губы пропасти гнилого мяса, крепко зашитой медной нитью.
Магические прелести, хребты домашней птицы и уродливые чучела болтаются,
свисая из зигзаговидных швов.
Вообразите все дичайшие видения ночного вора, что пронзен вилами молний
в ходе дефекации на свежеоскальпированный череп; они - ничто в сравненье с
этими полночными картинами. Где желчь слетает наземь с губ, твердящих
заклинания, сожженная земная твердь с грохотом расходится, выплевывая кости
трахнутых инфант. С деревьев сыплется лишайник экзорцизма, яды доминируют.
Мы втягиваем внутрь, выбрасываем вон, вновь втягиваем внутрь дородовую
анусную ауру кладбищенской эротики.
Голый средь кудахчущих дубов, качая раскаленный спинной мозг из
дьяволова ректума, я прохожу по авеню печей. Кентавровая тень вломилась в
мои кости; затмение явилось, чтоб время прервалось, размолотое мясо,
почернев, валяется повсюду. Катарсис, оргазм экскрементов, зарубив меня,
бросает труп в своей зловещей полутени. Луна, восполненная стазисом прилива,
лакает сок из черепной коробки, размозженной тыквы. Жиль де Рэ экзаменует
пробный камень, извлеченный из его слепой кишки, жемчужину столетней
выдержки. Сие дитя содома - редкий самородок, отдающийся во власть самой
прекрасной из алхимий. Как отец, вынимающий странные яйца из позорного стула
его сыновей, содрогаясь в лучах анемичной любви, копромаг превращает
презренное вещество из его разрозненного кишечника в ярко сверкающую броню,
подходящую лунным богиням. Вся субстанция ярко освещена, бесценность навоза
становится очевидной даже взгляду священника.
Слеплен из плесени и канцерогенных поганок, грибовидный муляж колдуна
извергается из беременной почвы. Души, запертые в головоломке недуга, наш
прогресс подобен проникновенью пиратских семян сквозь занавес океанского
ила, мы трудимся под траурными ливнями самовлюбленной эктоплазмы, призрачные
падальщики в подгнивающей коже. Сгустки древнего семени катятся, словно
мраморные шары, по надгробной плите моего лица, патрулируя сад свиных
черепов, я целую клейкие очи собаки, покрытой шерстью из мух, чумовой
провозвестник Великого Мастера, что грядет в паланкине из почечных крыс и
ожившего сумасшествия.
Приветствую вас в пыточных садах Тиффожа, где священники с монахинями
громоздятся, как позорные столбы шрамовой ткани. Мое лицо есть окисленье
устричного жира, горенье неприрученного мяса прокаженных, все сто фригидных
зим я бороздил эти моря распутства, одолеваем ленточным червем и
вшами-калоедами, высасывая досуха соленое говно у аватары Иисуса. Великий
Мастер, вымазанный камфорой и абрикосной мякотью, абсентом и амброзией
анальной копуляции; кончики пальцев покрывает воском мазь, что счищена с
мандибул ос, удушенных над жжеными брильянтами, как четки, я перебираю
линзовидные жемчужины, что вырваны из раковин мошонок злых корсаров, лишь
час тому назад вздернутых на концах нок-реи. Конский волос укрощает рябь,