"Джеймс Хэвок. Мясная лавка в раю (английский андеграунд) " - читать интересную книгу автора

вывернутых спиральных туманностей, рушащиеся шпили призрачного сияния
пробивают пустынные днища лагун, борта и палубы галеонов. Одиночество
репродуцируется, фаллопиев магнетизм исторгнул полтергейст прокаженных; это
романс распятых маньяков. Оттраханные священники, сломавшись на колесе,
блюют склепной правдой. Пусть бастионы святой чумы перевернутся под сим
очищающим натиском, великолепным, как бритвенный шторм, разрывая вуаль
целомудрия, омрачившую души как простынь покойницкой, саван преступности.
Недоразвитый дьякон, сидящий в монашьей келье, кормит себя из кубка,
полного до краев его собственными экскрементами; голый, с пеной у рта, он
раскачивается как идиот, баюкающий колени, его гениталии отполированы
леденцами, потакающими пристрастию многоножек и муравьев, зияющий ректум,
что уже деформирован мощным введеньем алтарных свечей, теперь нашпигован
сыром, как если бы некая ушлая бубонная крыса могла его счесть достойной
норой. Запоротые хористы свисают с крюков вверх ногами. Монахини отрубают
себе сосцы, их свалявшие вагины скрежещут битым стеклом, в матку игуменьи
вшиты живые мартышки. Духовенство изменников совокупляется с глубоководными
гадами, архиепископ сигает со склона горы, чтобы спариться на лету с
чесоточным грифом, прежде чем его внутренности вылетят вон на скалистый мыс
глубоко внизу.
Анемичные пилигримы вползают в долину, пороты кошкой, встав на колени в
приготовленье к финальной Мессе. Церковные трупы дрочат друг друга, упав,
как орлы с распростертыми крыльями, на скамьи, изготовленные из изысканно
выпиленных костей сирот-инвалидов, глазируя съехавшую обивку вялыми
выделениями, росписью слизней. Толстые рыла в вонючих крапинках срезанных
бородавок лакают пенные сливки из клоак игуан, в то время как первосвященник
в маске геккона пьет из бочонка с живой наживкой, а хористы поют наизнанку
зеленую литанию. Каждый член паствы берет освященный скальпель и взрезывает
свое тело, жертвуя капиллярные сети, пясти, рефлексоры, стаи гормонов,
эмульсии кожи, пряди и ломтики органов общему войску; вскоре все компоненты
единого организма булькают кучей на алтаре, как мясная медуза. Евнухи в
шлемах из жабьих хрящей бросаются перекроить сию соматическую лесопилку,
прошивают ее ушными червями при помощи серебряных шил, месят вязкую дрянь,
что трепещет, как кудри, стекая с ковчега. Незлые измены анестезируют, пешки
бросают салон рогоносца в стыде перед вздохами грязных зеркал.
Мир есть яйцо жар-птицы, висящее в вервиях потайных адюльтеров, в нем
доминирует мука, как первый признак превращения в паука. Голоса, что
печальней охотников с золотыми сердцами, умоляют о причастии грязью,
присягают на верность земноводным владыкам; головы гидры взывают к очку
Всемогущего. Сцепленные умы осязают ласканья листопадных летящих мощей,
пастельных раскатов грома, бронтозавровых башен за пределами блеска,
зеленеющих бедствий - наступательный авангард дейтерия, прорвавший дебильные
чары. Разнузданные галлюцинации запускают внутреннюю цепную реакцию,
сознание в шорах ненужных сосков. Отдайте же дань воскрешению Черной Дыры!
Мятежные серафимы пылают вовсю, поджигая наяду насилия. Овраг-невидимка
струит аромат дефлораций. Беспризорники молний и хлопковые химеры выплывают
из тьмы, выдыхая грубые козлоглаза из сардоникса, известковые статуи,
бриллиантовые часовни кентавров. Отпочковавшийся анус имитирует сморщенный
мозжечок грозоходных седых целакантов, чьи ноздреватые лобные доли потеют
подливкой из бесхребетных лосей, пока из кадил высыпаются вши и жженая
мутность ликозы.