"Джеймс Хэвок. Мясная лавка в раю (английский андеграунд) " - читать интересную книгу автора

следу навоза, скелетов и спермы, неизгладимой фосфоресценции, что затмевает
даже северные зарницы зимних солнцестояний.
11. Заключите в объятья Магистра, проглотите его целиком, чтоб свинья о
двух головах прорвала ваше сердце клыками с первыми петухами. Приидите и
пресмыкайтесь, набейте свои зобы моей скисшей слюной, присоситесь к
прогорклому паху, чьи язвы рыдают начинкой религий, неведомых вашему роду.
Здесь, по самые связки погребенные в грязи, вы услышите смертные хрипы, что
утянут всех вас в эту топь звездокрестной конечной. Я пою об удушливой
плотности плоти, о душах-рефлекторах, кои кривят негативную скорость
мортальных массивов, о лихорадке белого мяса, о невыносимой муке дыхания,
что ослепленное человечество почитает священным.
12. Проклятие ворона, отметина зверя - и мужчина, и женщина равно
заклеймены стигматами сокрушительной деградации. Здесь, внизу, размокая в
моей холодной пророческой рвоте, вы превратитесь в отхожее место для
головокружительных бунтов против природы. Сдаться сейчас означает навлечь на
себя проклятие, знойную вечность внутри ваших дряблых, свинцовых каркасов.
Мой печной трупный выдох, палящий, как эякуляция вздернутого лунатика,
вынудит вас взамен совокупиться с землей, устроить банкет из богатства
внутренних океанов, насладиться астральным куннилингусом оборотня.
13. Монументальным вечером членовидные импульсы крутят тельцовые
лопасти над обреченным замком. Канавопыт скальпирует череп седьмой жены,
продевает медную проволоку сквозь посмертную маску и закрепляет ритуальный
прибор вокруг своих чресел. При свете палящих печей он распиливает черепную
коробку и обнажает скорченный мозг, затем мажет калом поверхность осклизлых
извилин. Говно и амебы мозга тают и коагулируют в некроманские диаграммы:
впечатление норкового грядущего. На дубовом помосте кровоточащая пубертатная
девочка выгнулась аркой на четвереньках, как краб, соски ее роют небо, как
грабли.
14. Упав ничком в обетованные нарциссы, я слышу монолог метаболической
луны, и чувствую ее глумливую этиоляцию и хитрость кальциевых дозняков, и
вот мой таз отбрасывает волчью тень. Я нападаю, мои когти чертят мутные
ручьи на разведенных бедрах; нежной нос тычет раздутый алый клитор, пашет
швы, откуда валятся воплощенные слитки лотоса. Глаза, еще недавно
опечатанные жженым отвращением, отчаянно слезоточат, все шире раскрываясь
под метаньями космических сапфиров. Я взбираюсь на нее, моя морда тисками
сжимает ее лицо, трубчатые резцы глубоко входят в плоть и сосут сладкий жир
ее щек, коренные зубы хрустят носовым хрящем. Я стреляю вовнутрь столбнячною
спермой, калечу булькающие останки.
15. Цветные дожди вскипают сквозь зверское гиканье, моя растянутая
грудная клетка поет какофонической подкожной перкуссией, чувства расчленены
под красной рапсодией; под ротовою дырой миражей, в которой мерещатся три
шестерки, сосущие шелест ангельских крыльев бархатной аннигиляции над
озерами цвета похоти; пламенные тюльпаны стреляют из родничков кошечьей
личинки, сатиры из чистой серы. Колыбельный созыв фуксиновых фобий, кочевая
спираль в истекающих кровью горгоньих широтах, тарантелла опаловых скарабеев
в улитке кружащего голову видео; все сползается в тень студенистой долины.
16. Я расплющен внутренним сжатием. Спинной мозг вылетает из смятого
позвоночника, зубы крутятся смерчем больных облезающих десен. Клочья
серебряной шерсти проступают сквозь голые мускулы, корни фолликул растут в
костном мозге. Боль водопадами, карминная литургия навыворот, бунтарский