"Джеймс Хэвок. Мясная лавка в раю (английский андеграунд) " - читать интересную книгу автора

шторм двоится. Все дьяволы родятся вновь, танцуя с элегантностью сгорающих
детей.
25. Кровожадное древо увешано брошенными охотниками в ореолах роев,
медиевальных медалей, пишущих подстрекательство. Всех любовников погребает
под дождем карцином обнаглевший оливковый синячище, Сириус пятится. Охристые
ладони ласкательно прижимают мне веки; наше уничтоженье становится жадною
еблей череподавов. Ненависть, первозданный яд, продувает галлюцинозный ад;
горные пики приветствуют перводвигатель.
26. Узрите страну, где бесполые попрошайки вцепляются в ягодицы,
превосходящие их пониманье, где женщины в страхе бегут от поклонников
детства, чтобы прелюбодействовать с демонолитами в сгнивших собачьих будках.
Оглушительно блеющий купидоний танатос с грохотом ломится мимо, адоподобен и
в рабстве у бури. Будущее - протухший осел, привязанный к Немезиде,
зачекнутый символом солнцевора; спотыкающиеся звезды кричат об отмщеньи. С
зубчатых башен я вижу, что высоченные дерева склонились перед берсеркером,
вижу вечную междоусобную зиму, полное опустошение. Миллион смертоносных
семян вылетает из коллективного пищевода, все проклятья троятся.
27. Крики диких зверей бесконечно более выразительны, чем нелепая
болтовня человека, недоумка, вечно выспрашивающего мгновение. Неисчислимые
языки и губы ворчливых крестьян свисают на струнах с потолка моей детской -
их доноры полют поля с безумными ртами. Сопоставлены с гребешками индюшек,
сии иссечения, очевидные как аксиома, составляют кинетический чепчик для
моей пещеры игрушек. Нависнув над треснувшей плитой магнетита, мой
сверкающий анус выстреливает вверх батареей антропоморфных поганок.
Некоторых перехватывают ясновидящие челюсти гончих; те, кто выжил, проворно
приземляются на шиферный пол, и начинают отплясывать джигу и водить хоровод
у камина, гавкая и жужжа отчаянные двустишия.
28. Пареньки-прыгунки вываливаются из катарных коробок, марионетки
мочатся на распятых белок. Стерильный свет сцинтиллирует в челюстях черепов
из сахарного тростника. Поганые пугала колотят в дверь спальни, ужалены
изморосью снаружи; грачи выклевывают лисьи глаза на пару.
29. Люперкалия начинается, оркестрована Хэвок и ее прихлебателями,
хвостатой когортой, бьющейся насмерть с забвением, обивателями порогов,
потерявшими Демона и согрешившими с Еблей. Пейте из жопы глаукомы, дуйте из
тыкв фатального диаметра, ведь все равно сапфические психосоки моих
сестринских лун в слиянье выпишут погодный полумесяц бессердечным ливнем
сквозь канавы ваших психик. Сирена порота кнутом и вздернута на дыбу,
дьявольские доги слакивают пот ее религиозного пупка. Полночный череп
новобрачной виснет, порван в клочья.
30. Локаторы канав седлают беззаконность, впрягая жертв молитвами,
прошептанными на траншейном наречьи, известном лишь тени; фантасмагории
обрезанного мозга тычут мятежами в рожу. Бархатные дыры флуктуируют повсюду.
Чудовищная черная акула восстала из седого океана, безглазая, посвященная в
таинства, коих вам не узреть никогда. Человечество визжит в ужасе.
31. Как недозрелый тиран продевает крюки сквозь груди собственной
матери и вздымает ее лебедкой на люстру, возвещая тем временем, что за
вратами задумчивых жучьих жвал возлегает надир, так Жиль де Рэ изгоняет весь
женский род из своей синей дельты, запекая крысиху над пламенем каждого
слога, скорпион ускорения черной мессы в кожаных когтищах
женоненавистничества. Это канун всех душ.