"Джеймс Хэвок. Мясная лавка в раю (английский андеграунд) " - читать интересную книгу автора

Псы согласны лизать и кромсать еще свежих кадавров, отрытых на кладбище,
пробавляясь порой потрохами абортов из мусорных баков больниц. Но она - она
питается лишь живыми консервами.
Месяц за месяцем, я притаскивал Хэвок игривых подростков, парней и
девчонок - без разницы. Я наблюдал их судьбу сквозь чумной свет небес:
раздетые донага и прихваченные к ее странной кровати ремнями из черной кожи,
они поначалу с готовностью ждут сладострастной пытки. Изо дня в день она
беспощадно терзает их, возбуждая болезненной лаской, с ядом на длинном языке
она шепчет им обещанья непристойных свиданий; вновь и вновь доводя их до
грани оргазма, никогда - до конца. Глумясь над их воплями о свободе, их
ужасно скорченными телами, она пожирает их кипящую сексуальную эктоплазму.
Достаточно скоро сердце жертвы сдается. Фураж для мастифов. И я пополняю
катафалк вампирши.
Летняя ночь.
Полное лунное затмение; молодежь ушла с улиц. Хэвок оголодала до
смерти. Лишь один раз, сегодня, я должен дать ей поесть себя.
Я подхожу к ней, раздевшись. Комната кажется мне ароматной бойней.
Шкуроморд лениво наблюдает за мной, вылизывая чей-то череп. Хэвок скрючилась
в своем темном углу; глаза ее, как у обдолбанной, она смотрит в себя, как
рептильная кукла. Медленно поднимаясь, она жестом велит мне надеть маску
волка. Я повязываю ее вокруг головы и навзничь ложусь посреди мертвечины. В
ремнях нет нужды; стражник не должен быть связан. Она раздевается.
Кожа ее - синевато-белого цвета, и когда она садится верхом на меня,
ощущенье касанья шокирует льдом. Я чувствую, как язык ее вьется и вьется
вокруг моего члена, который тут же твердеет, и от моего возбуждения цвет и
тепло начинают втекать в ее бедра. Сквозь волчьи глазницы я вижу ее ягодицы,
нависшие над моим лицом; ее пальцы с лезвиями вишневых ногтей тянутся за
спину и раздвигают сии роскошные щеки, открывая отверстие ануса в толстом
слое помады. Мгновенно охваченный судорожным желанием окунуть свой язык
глубоко в этот красный колодец, я срываю прочь маску; в тот же момент, когда
мои пальцы вцепляются в ее чресла, она извергает прямо мне в рот струю
жгучей мочи, за ней сразу же следуют сгустки тяжелой жижи, воняющей, будто
засохшая серная амбра. Я валюсь вновь, почти захлебнувшись, и Хэвок
переворачивается ко мне лицом, вся в пару. Жужжание пойманных мух резонирует
у нее за зубами. Псы ее начинают скулить, шевелясь в своем сене; стук моего
своенравного сердца завершает симфонию разложения.
Возложив свои смертные руки на хищницу, я согрешил, нарушил неписаные
законы; но пламя анальной похоти, печь, куда мы приносим в жертву цветы
своего отвращения, может разрушить все страхи проклятья. И вот я хватаю ее
лобковый курган. Вместо того, чтоб отпрянуть или ударить, Хэвок, кажется,
застывает от этого преступления, разрушения наважденья, что длилось веками.
В ту же секунду маньячные сферы ее бесконечной ночи блюют своими кишками на
мой психический холст: кровавые лунные оттиски, надгробные камни, засеянные
зубами детей, отразивших бездонное одиночество звезд, озера горячего мяса,
что тянутся до горизонта, где палачи и трагические архангелы сотрясают
злаченые урны навоза, языков и цветов, окрыленные черепа, светозарно парящие
в выси, и ядовитые сердца в червоточинах, куда вдеты морские змеи, висящие,
как погребальные бусы, над вечностью. Хэвок пропала; мы продолжаем дуэтом.
Ее пустое дыхание пахнет могилой всего живого, но соки, смочившие
внутренность ее бедер, притягательны, как нектар. Я принимаюсь ласкать ее