"Джеймс Хэвок. Мясная лавка в раю (английский андеграунд) " - читать интересную книгу автора

тесак, что поет о стреноженном Эросе на китоусном баркасе, зло отражается в
мреющем море, зло насмехаясь над русалочьим клитором и махинациями
телепаток-креветок.
Космический Клиторальный Концлагерь рвет жгучими гейзерами мужской
требухи, заливающими лагуны средь дюн какого-то сонного тропика, чьи
обитатели селятся в ульях. Они кладут яйца в мозг Кирки и готовятся к Лету.

ТРОПИК СКОРПИОНА

О Тень - гуляка на преждевременных похоронах!
В своих страшных снах Джулиан видел утро в обличье козла, огромного,
ориентального, с солнечными копытами, смоченными в человеческом горе,
рвущегося внутрь сна, чтоб сожрать вуаль его жалкого рая. Резцы сокрушали
яшмовый полог, разбрызгивая топазы, как водосточные трубы; самородки высокой
галактики, медленно полыхающие в черепе спящего. Затем, когда слои слюды
опадали, открыв взору Мертвую Голову на седьмой стороне игральной кости, он
чувствовал трение зверских волос, тащивших его прямо в свет, как пловца,
почти утонувшего в лужах заразной патоки, хлещущей из отверстий вросших
внутрь рогов; голые ноги скользили и спотыкались на скате злых золотых
дождей. Даже на пике полной майской луны Козлобог поднимался, как скисшее
молоко, и вносил на рогах в лучезарную муку. Чуть не блюя от головокруженья,
Джулиан еще раз дошатался до зеркала. Перьями из пилюль его глаз росла
мысль - эта тварь должна сдохнуть!
Той ночью он спал в саду, окруженный плачущими фиалками, и ему снился
праздник. Он - во главе стола, а напротив, в десяти лигах, его шестерка,
старый Щелкунчик, слабо сигналящий сквозь лепестковые палисады, как судно,
сгинувшее в самой заднице моря. Всевозможные виды жратвы украшают сверкающий
остров из красного дерева, тянущийся между ними; отборные мандарины,
соблазнительно вправленные в иссеченные обезьяньи сфинктеры, глубокие чаны с
галлюциногенной овсянкой, графины с нагретым кроличьи калом, тушеные осы,
большие, как груди кормилиц, свинина из Вавилона, груда питоньих оладий,
впихнутых в ульи, шипящие жареными личинками, стручки кориандра, набитые
веками гончих, трепещущие насекомые студни; все добро расположено так, чтоб
оттенить собой главное блюдо, стоящее на треножнике чистого жадеита:
деньрожденский пирог из драчливых, свинцово-сумрачных скорпионов.
Прямо над ними - полная луна мая, болтается, как безделушка на
рождественской елке, серебряно-голубая космическая блевня вытекает, булькая,
из ниппеля ее сиськи, истыканной звездами; холодный и сладострастный изгиб
ее дырчатой кожуры вздувается на расстоянии вытянутой руки, извергая
извечные ливни цветов. Джулиан, корчась от смеха, объявляет Щелкунчику о
своей преднамеренной клятве калечить ветер клещами, разыскивая ребусы на
ходулях и цвет мятежа по дороге, вытирая свое чело лохмотьями рваного неба.
Цель же - как он настаивает - лучше врубаться в жалкие вопли тряпья на
нищенских жопах; услышать в них способ растить говно на деревьях. В ответ
Щелкунчик, с портками, спущенными до щиколоток в качестве предложения
орхидейному вихрю попробовать все до единого блюда застолья, кричит, что его
призванье - поймать в лохоловку рыжего гада, которого он с удовольствием
сунет башней в камин, чтоб попроще забить очко бледножопой калеки
бессчетными яйцами, сваренными вкрутую. Пихая одной рукой жратву себе в рот,
другой он изображает эту зверскую таксидермию, делая паузы только затем,