"Джеймс Хэвок. Мясная лавка в раю (английский андеграунд) " - читать интересную книгу автора

вязкого промежутка между собакой и волком. Общество недоглядело за одним из
своих заключенных в темницу богов; восстав из ада лица, фрагментарный сапфир
разворачивается в танатопсис: в сердце треугольного смерча две юные девы
сдирают кожу со своих грудных клеток. Ночь изнутри. Звездоворот, ледяной,
безвоздушный. Их ребра слагают решетку тюремной камеры; там обитают и дышат
люди, в блоках гранита, заросших лишайником. Окна до потолка со вставленными
в них крадеными зеркалами отражают лица в полу. Собаки шныряют из угла в
угол, жрут экскременты друг друга, мечтая о розоватых затмениях. Черная
Месса. Пир каннибалов начался за лиловым сатином.
Вскоре лакомые кусочки и клочья разрозненной плоти выросли в
невероятный, необозримый памятник, ушедший в растерзанные облака,
отбросивший тяжкую страшную тень поперек Земли, как четыре мухи на сером
бархате; член ростом с бога, грозящийся выебать Солнце.
Застряв на вершине его колоссальной головки, сидит Рэгфон Каделла,
чирикая, растворяясь.

СИФИЛИС ОСВОБОЖДЕННЫЙ

Предрекая грядущее по узору из шанкров на собственном члене, Гэлпин
воспринимал циркуляцию информации в космосе сорняков.
Жница бархата в латексе, избранная принцесса гнезд, скакала по своему
меридиану подсолнухов: Зилла, сочащаяся, будто опиум, облепивший трещотки на
ее пиздокарцере из петушьих когтей; звездное семя, измазавшее дом рака.
Галопом несясь сквозь ворота задумчивых жучьих жвал, ее обогнал эскорт
эмбрионов лисицы, затем появились муравьи-серфингисты на дисках из паутины,
вращавшихся против солнца. За ними - ласки, хромающие под бременем
кардиальных наростов, разжиревшие вши из живой мертвечины и амбулаторные
твари из сплошной гонорреи; безжалостная, абордажная банда, выпивавшая
жизненный сок, как лесной пожар, пока Зилла травила свою добычу -
исключительно альбиносов.
Впереди лежит развалившийся Гэлпин, халиф на час во вселенной
дурашливых слив, его белая рожа трепещет, как ячменная простынь, пробитая
плавниками восторга. В короне из цикламены и труб Драконова Члена, прячась
среди рыбоглазых пшеничных снопов, освященных мираклями зверства, он теребит
свои ссохшиеся, ослоликие камушки. Камушки, импотентные, как солнце полудня,
что моросит после полночи.
Медоблюющие гамадриады вынюхивают его след, натягивая на лютни
молочно-белые лобковые волосы, вырванные им невзначай, когда он дрочил на
Королеву Гончих и ее вонючую, вываленную матку; они крадутся все ближе и
ближе, их струны реверберируют нотами, что сотрясают заросли ясеня и рябины.
Мясные мухи на этих ветвях трут дымящими задними лапками в унисон. Звук,
похожий на трепет и треск сношающихся скелетов, многократно усиленный
прохождением сквозь шейноматочные каньоны. Гэлпин стирает пот со своей
мошонки, скармливает его Далматинской Суке. Час Жатвы настал для него.
В ранней юности Зилла зачала клиторальный культ, основанный на животной
эмпатии. Она полагала, что только в оргазме люди могут достичь того
состоянья невинности и безмыслия, в котором живут в лесу звери.
Голая, но в сапогах и короткой куртке из кожи, она со своей когортой
выслеживала по ночам мальчиков, и сгоняла их, точно скот, на кладбище, где
велела им осквернять могилы. Потом, корчась раздвинув ноги на волчьей ягоде