"Михаил Хейфец. Почему Жаботинский не стал еврейским вождем " - читать интересную книгу автора

сомнению". Наш герой вырос, интуитивно усвоив принцип революций прошедшего
века, промышленной и французской. Вот они в его понимании: "Интересы
личности стоят во главе всего, и общество должно лишь служить ее интересам".
Но, конечно, он вносил и современную поправку: "Все люди равны, но, если по
дороге вперед кто-то споткнется, общество обязано помочь ему встать на ноги"
(но не более этого). Он выглядел социалистом - благородный был человек,
сочувствовал бедным и неудачникам и сам признавал, что лишь "красный
эксперимент" 1917 года вылечил его от левых идей. Тем не менее, уже в начале
века, студентом, возражал марксистам: "Для меня рабочий класс состоит из
таких же личностей, как все, и день, когда он придет к власти, приведет к
вырождению общества и человечества. Творческая личность будет уничтожена и
раздавлена"...
Одесская община выглядела тогда аналогом еврейских общин Западной
Европы: "Пасха не была настоящей Пасхой, Ханука - подлинной Ханукой... Даже
антисемитизм, который мог бы послужить стимулом к еврейскому самосознанию,
погрузился в сон... Было бесполезно искать у нас проблески так называемого
национального сознания. Я не помню, чтоб хоть один из нас интересовался,
скажем, "Хиббат-Ционом" (организацией "Возвращение в Сион" - М. Х.) или даже
отсутствием гражданских прав для евреев, хотя мы были более чем достаточно
знакомы с этим на практике. Каждый из нас получил возможность учиться в
гимназии после множества хлопот и усилий и каждый знал, что поступить в
университет будет еще труднее. Но ничто из этого не существовало в нашем
сознании, мышлении, мечтах. Возможно, некоторые из нас изучали иврит, но я
никогда не знал, кто это делал, а кто нет, так это выглядело несущественно -
ну, примерно, как заниматься или не заниматься на рояле. Я не припоминаю ни
одной книжки на еврейскую тему из книг, которые мы вместе читали. Эти
проблемы, вся эта область еврейства и иудаизма для нас просто не
существовала".
С подобной позиции великий сионист и начинал свою сознательную жизнь. И
одновременно - это важно! - "я, конечно, знал, что когда-нибудь у нас будет
свое государство и что я поселюсь там. В конце концов, это знала и мама, и
тетка, и Равницкий. В возрасте семи лет я спросил маму, будет ли у нас
государство. "Конечно, будет, дурачок", - ответила она. Это было не
убеждение, это было нечто естественное, как мытье рук по утрам и тарелка
супа в полдень" (I, 20).
В современной западной цивилизации целью общества обычно видится
выявление инициатив граждан, а сами по себе национальные идеи кажутся
ценностью почти забытой, второстепенной (о них нередко говорят, это верно,
но в "духовном", высокопарном стиле). Как в "случае Жаботинского",
национальное чувство в странах Запада настолько само собой разумеется,
воспринимается как естественное ("как мытье рук по утрам"!), что невнимание
к нему по сути равносильно невниманию к инстинктам (к голоду, к сексу...).
"Оно положено" тебе изначально, так "что особо нечего и говорить"...
На переломе веков западная цивилизация, как казалось, добивала в Европе
традиционные основы - веру и авторитет. Граждане подвергались невиданной на
памяти континента промывке мозгов; на них, традиционно одаряемых аксиомами в
церквах и синагогах, обрушивались шквалы информации, более яркой и
внушаемой, чем прежде. Новые взгляды, новые факты, новые открытия ломали
этические, эстетические и обычные бытовые рефлексы. Европейцы, поголовно
грамотные, читали газеты, журналы, книги, научные сборники, смотрели кино,