"Роберт Хайнлайн. Логика империи" - читать интересную книгу автора

норму.
Уингейта лишили двухдневного заработка за порчу ядер. Хэйзл отдала
ему тогда процент с общего заработка. Надсмотрщик это знал, но все ее
любили, даже надсмотрщики, а они, как известно, никого не любят, даже
самих себя.
Уингейт стоял возле ворот огороженного участка, где находился барак
для холостяков. Оставалось пятнадцать минут до вечерней переклички; он
вышел, его влекло подсознательное стремление отделаться от боязни
пространства - от болезни, владевшей им все время пребывания на Венере. Но
ничто не помогало. Здесь некуда было выходить на "открытый воздух" -
заросли заполняли всю расчищенную территорию; покрытое облаками свинцовое
небо низко нависало над головой, и влажный зной давил обнаженную грудь.
Все же здесь было лучше, чем в бараке, хоть там имелись влагопоглощающие
установки.
Он еще не получил своей вечерней порции риры и поэтому был угнетен и
расстроен. Однако сохранившееся еще у него чувство собственного
достоинства позволяло ему хоть на несколько минут предаваться своим
мыслям, прежде чем уступить веселящему наркотику. "Я погиб, - подумал он.
- Еще через пару месяцев я буду пользоваться каждым случаем, чтобы попасть
в Венеробург. Или еще хуже: сделаю заявку на жилье для семейного и обреку
себя и своих малышей на вечное прозябание".
Когда Уингейт прибыл сюда, женщины-работницы со своим однообразным
тупым умом и банальными лицами казались ему совершенно непривлекательными.
Теперь он с ужасом обнаружил, что не был больше столь разборчив. Он даже
начал лопотать, как другие, бессознательно подражая туземцам-амфибиям.
Он уже раньше заметил, что иммигрантов можно разделить примерно на
две категории: одна - это дети природы, другая - надломленные. К первым
относятся люди без воображения и умственно малоразвитые. Вероятно, они и
там, на Земле, не знали ничего лучшего: жизнь в колониях казалась им не
рабством, а свободой от ответственности: обеспеченное существование и
возможность время от времени покутить. Другие - это изгои, те, кто некогда
кем-то были, но из-за свойств своего характера или вследствие несчастного
случая лишились места в обществе. Возможно, они услышали от судьи:
"Исполнение приговора будет приостановлено, если поедете в колонии".
Охваченный внезапной паникой, Уингейт понял, что теперь его
собственное положение определяется почти так же и он становится одним из
надломленных. Его жизнь на Земле рисовалась ему как в тумане: вот уже три
дня он не мог заставить себя написать еще одно письмо Джонсу; он провел
всю последнюю смену в размышлениях о том, не взять ли ему несколько дней
отпуска для поездки в Венеробург. "Сознайся, мой милый, сознайся, - сказал
он себе, - ты уже скользишь вниз, твой ум ищет успокоения в рабской
психологии. Освобождение от своего бедственного положения ты полностью
свалил на Джонса, но откуда ты знаешь, что он может тебе помочь? А вдруг
его нет уже в живых?" Из глубин своей памяти он выловил фразу, которую
когда-то вычитал у одного философа: "Раба никто не освободит, кроме него
самого".
Ладно, ладно, возьми себя в руки, старина. Держись крепко. Больше ни
капли риры! Хотя нет, это непрактично: человек не может не спать. Очень
хорошо, тогда никакой риры до выключения света в бараке: сохрани ясный ум
и по вечерам думай над планом освобождения. Держи ухо востро, узнавай все,