"Альфред Хэйдок. На путях извилистых" - читать интересную книгу автора

2

Я ошибся в предположениях о наружности Кузьмы: он оказался хотя и
чернобородым, но чрезвычайно изможденным и больным человеком. С месяц тому
назад на него опрокинулся воз кирпичей и с тех пор, по выражению самого
Кузьмы, у него стало "перехватывать в дыхании"...
Хотя Ордынцев по образованию агроном, а я - филолог, Кузьма плохо верил
в наши способности, как работников. Наверное, потому он и назначил нам
чрезвычайно мизерную оплату труда... Но нам нужна была еда - мы даже не
стали торговаться. Аксинья накрыла на стол и мы ели...
А потом был сон в теплом помещении и на другое утро началась работа.
Мне до сих пор кажется, что я никогда раньше не понимал истинного
значения слова "работа". Я усвоил это понятие лишь после недели пребывания
в беженском хуторе Маньчжурии. Работа - это смутный бег бесследно
исчезающих часов, мелькание изумительно коротких дней, это время, которого
не чувствуешь и узнаешь лишь случайно, взглянув на стенной календарь, или
- по внезапно наступившему воскресенью. А черные провалы в сознании,
которые наступают почти сразу, как только отяжелевшие после ужина члены
коснутся постели, - это ночи.
Я ел, двигался, напрягался и отдыхал, чувствуя, что с каждым днем
становлюсь сильнее и, одновременно с этим, как будто - тупею... Вместе с
осенним, изумительно чистым воздухом, я, казалось, втягивал в себя дрожжи,
на которых пухли и набухали мои мускулы.
Но я был не прав, обозначив эту жизнь на хуторе только одним названием
- работа. Жизнь - она везде - таинственное сплетение влияний одного
человека на другого в присутствии окружающей природы или вещей, которые
также пронизывают нас исходящими из них силами...
Я стал замечать, что наша хозяйка Аксинья с каждым днем относится ко
мне все приветливее. Был даже случай, когда она, видя, что я зверски устал
и прекратил работу, чтобы отереть пот и передохнуть, - взяла из моих рук
вилы и добрых полчаса вместо меня кидала снопы на стог, а я в это время
курил. Я не мог тогда не похвалить ее рук и даже с восхищением ощупал ее
полные мускулы повыше локтя.
Временами же я задумывался о счастье: не заключается ли оно в
усыпляющем мозг движении, в физической работе, лишающей человека
способности размышлять, став, как окружающая природа, как растение, -
далек ли будет человек от благостного состояния буддийской нирваны, что
почти одно и то же.
Был субботний вечер. С ноющей усталостью в членах и с абсолютной
пустотой в голове, где не было и признака мысли, - я вышел за околицу и
уставился на горбатые хребты хмурого Хингана и застыл так, не шевелясь.
Дымчатыми струйками курилась падь за ближайшим холмом, а с бурых полей,
откуда мы днем свозили снопы, неслось одинокое - "пи-ит", "пи-ит" -
какой-то ночной птицы. Густо-голубые сумерки точно вырастали, струились из
самой земли; они окутывали дальние горы, становясь все более фиолетовыми
и, казалось, даже проникали во внутрь меня, наполняя мое сознание. И тогда
вдруг во мне зашевелилось ощущение неведомого счастья: я слился, я растаял
и был одно с окружающими горами, - землею, носившей меня - и воздухом,
которым дышал. И мысль осенила меня: "Так бы вот прожить всю жизнь куском