"Гелиодор. Эфиопика (Отрывки) (Пер.А.Егунова) " - читать интересную книгу автора

дитя? Быть может, кто-нибудь случайно нашел отличительные знаки и
злоупотребляет дарами судьбы? Уж не играет ли с нами некое божество и, как
бы личиной покрыв эту девушку, не услаждается ли нашим страстным желанием
иметь детей, представляя нам ложное и подставное потомство, а этой повязкой,
словно облаком, затеняет правду?
14. На это отвечал Сисимифр.
- Первое, что ты желаешь знать, - сказал он, - дает тебе разгадку.
Человек, поднявший брошенное дитя, воспитавший его тайно и доставивший в
Египет, когда ты отправил меня послом, - этот человек был я, а что не
позволена нам ложь, ты знаешь давно. Узнаю и повязку, покрытую, как ты сам
видишь, царскими письменами эфиопов и не допускающую сомнений, будто они
начертаны кем-то другим, так как вышиты они собственной рукой Персины,
которую ты лучше всякого другого знаешь. Но были и другие положенные с нею
знаки, переданные мною тому, кто принял дитя, греку родом и, как мне
показалось, человеку прекрасному и достойному.
- Сохранились и они, - воскликнула Хариклия и одновременно с этими
словами показала ожерелья. Еще больше поражена была Персина, когда увидела
их, а когда Гидасп спросил, что это такое и может ли она сообщить еще
что-нибудь, Персина ничего не отвечала, кроме того, что узнает их и что
лучше расспрашивать об этом дома. И опять стало ясно, что смутился Гидасп.
А Хариклия:
- Это и есть приметы, положенные моей матерью, а вот и твоя
собственность, вот этот перстень, - указала она на камень пантарб.
Признал Гидасп, что принес его в дар Персине во время своего
сватовства.
- Дорогая моя, - сказал он, - знаки-то эти мои, но вот что ты именно
потому, что ты моя дочь, пользовалась ими, а не как-нибудь иначе они
достались тебе, - этого я еще не могу признать. Ведь кроме всего другого, ты
сверкаешь цветом кожи, который эфиопам чужд.
- Белою, - сказал тогда Сисимифр, - я тогда принял взятую мною девочку,
а вместе с тем и счет годов согласуется с ее нынешним возрастом, так как
исполняется уже семнадцать лет и этой девушке, и моей находке. Передо мной
встает и взгляд ее глаз, и все особенности ее облика, и несравненность ее
прелести, вполне совпадающие с прежними и ныне видимые мною, - да, я узнаю
их.
- Это все прекрасно, Сисимифр, - возразил ему Гидасп, - и говоришь ты
скорее как самый пылкий защитник, чем как беспристрастный судья. Но смотри,
разрешая одно, ты выдвигаешь новое затруднение, ужасное и такое, от которого
нелегко освободиться моей супруге. Как могли мы, эфиопы и я и она,
произвести на свет белого младенца?
Взглянул на него Сисимифр и улыбнулся немного насмешливо.
- Я не знаю, что с тобой делается, - сказал он, - когда ты против
своего обыкновения сейчас упрекаешь меня за мою защиту, которую я не
напрасно себе позволил. Настоящим судьей я почитаю такого, который защищает
справедливость. А почему же оказывается, что я больше защищаю не тебя, а
девушку? Это когда я тебя-то с помощью богов провозглашаю отцом, а вашу
дочь, которую я еще совсем маленькою спас для вас, теперь вновь спасенную в
расцвете лет, не покидаю на произвол судьбы? Нет, ты все, что хочешь думай о
нас, никакого значения мы этому не придаем. Не для того, чтобы нравиться
другим, живем мы, но, ревнуя о прекрасном и добром, довольствуемся своими