"Джозеф Л.Хеллер. Уловка-22 " - читать интересную книгу автора

подбородку щекам Хэвермейера прилипли ореховые крошки. - У тебя на лице
крошки от орехов, - заметил ему Эпплби.
- Лучше крошки на лице. чем мушки в глазах, -отпарировал Хэвермейер.
Летчики-офицеры остальных пяти самолетов каждого звена прибывали на
грузовиках, и полчаса спустя начинался разбор задания. Члены экипажей из
рядового и сержантского составов на разборе не присутствовали. Их доставляли
прямо на летное поле, к машинам, на которых они должны были в этот день
лететь, а пока они дожидались своих офицеров в обществе наземного
обслуживающего экипажа Потом подкатывал грузовик, и офицеры, распахнув
лязгающие дверцы заднего борта, спрыгивали на землю.
Это значило, что пора садиться в самолеты и заводить моторы.
Моторы работали сначала неохотно, с перебоями, затем глаже, но с
ленцой, а потом машины тяжело и неуклюже трогались с места и ползли по
покрытой галькой земле, как слепые, глупые, уродливые твари, пока не
выстраивались гуськом у начала взлетной полосы. Потом машины быстро взлетали
одна за другой, со звенящим нарастающим ревом разворачивались над рябью
лесных верхушек и кружили над аэродромом с одинаковой скоростью, затем
строились в звенья - по шесть машин в каждом - и ложились на заданный курс.
Так начинался первый этап полета к цели, расположенной где-то в
северной Италии или во Франции. Машины постепенно набирали высоту и в момент
пересечения линии фронта находились на высоте девять тысяч футов.
Удивительно, что при этом всегда было ощущение спокойствия. Стояла полнейшая
тишина, нарушаемая лишь время от времени пробными пулеметными очередями и
бесстрастными короткими замечаниями по переговорному устройству. Наконец
раздавалось отрезвляюще четкое сообщение бомбардира, что самолеты находятся
в исходной точке и сейчас начнется заход на цель. И всегда в этот момент
сияло солнце, и всегда чуть першило в горле от разреженного воздуха.
Б-25, на которых они летали, были устойчивые, надежные, окрашенные в
скучный зеленый цвет двухмоторные машины с широко разнесенными крыльями. Их
единственный недостаток, с точки зрения Йоссариана, сидевшего на месте
бомбардира, заключался в слишком узком лазе, соединяющем кабину в
плексигласовой носовой части самолета с ближайшим аварийным люком. Лаз
представлял собой узкий, квадратный, холодный туннель, проходивший под
самыми штурвалами. Такой рослый парень, как Йоссариан, едва протискивался
через лаз. Штурман Аарфи, упитанный круглолицый человек с маленькими, как у
ящерицы, глазками, с неизменной трубкой в зубах, тоже пролезал с трудом.
Когда до цели оставались считанные минуты, Йоссариан обычно выгонял его из
носовой кабины, где они сидели вдвоем. После этого наступало напряженное
время, время ожидания, когда нечего слушать, не на что смотреть и ничего не
остается делать, кроме как ждать, пока зенитные батареи не засекут их и не
откроют огонь с недвусмысмысленным намерением отправить их на тот свет. Лаз
был для Йоссариана дорогой жизни, в случае если бы самолет начал падать, но
Йоссариан крыл этот лаз на все корки. Кипя от злобы, он проклинал его как
подножку, которую ему подставила судьба - соучастница заговора - с целью
угробить его, Йоссариана. Ведь здесь же, прямо здесь, в носу каждого Б-25,
имелось место для дополнительного аварийного люка, но люка почему-то не
сделали. Вместо люка был лаз, а со времени той свистопляски, что разыгралась
при налете на Авиньон, он научился ненавидеть каждый дюйм лаза, потому что
каждый дюйм отделял Йоссариана на долгие-долгие секунды от парашюта, слишком
громоздкого, чтобы держать его при себе. А ведь нужны были еще секунды и