"Джозеф Л.Хеллер. Уловка-22 " - читать интересную книгу автора

наоборот, почему капралу Снарку нужно умереть, а Йоссариану суждено остаться
в живых.
Йосариан мог бы вполне прожить без войны. Возможно даже, что без войны
он жил бы вечно. А сейчас кому-то из его соотечественников предстояло
погибнуть во имя победы, но Йоссариан был не настолько честолюбив, чтобы
стремиться попасть в их число. История вовсе не требовала преждевременной
кончины Йоссариана - дело справедливости восторжествовало бы так или иначе.
Судьбы прогресса и победоносный исход войны тоже не зависели от жизни или
смерти Йоссариана. Конечно, кто-то неизбежно должен был погибнуть, но кто
именно - зависело от обстоятельств, а Йоссариан меньше всего хотел стать
жертвой обстоятельств. Но как бы там ни было, а война шла. И пожалуй, все,
что Йоссариан мог сказать в ее пользу, это - во-первых, что ему хорошо
платили, а во-вторых, что война освобождала детей от пагубного влияния
родителей.
Клевинджер знал уйму вещей, потому что был гением, гением с трепещущим
сердцем и вдохновенно-бледным ликом. Он был долговязый, нескладный, нервный,
с пытливым беспокойным умом. Он не успел закончить Гарвардский университет,
где получал призы и повышенную стипендию почти за все, за что было можно, а
за все остальное он не получал наград только потому, что уделял слишком
много времени сбору подписей под разными петициями, распространению этих
петиций, участию в разных оппозиционных группах, разрывам с этими группами,
по- сещению одних конгрессов молодежи, пикетированию других конгрессов
молодежи и организации студенческих комитетов в защиту уволенных
преподавателей. Все были убеждены, что Клевинджер наверняка пойдет далеко по
стезе науки. Короче говоря, Клевинджер принадлежал к категории людей весьма
интеллигентных, но безмозглых, и это почти все замечали с первого взгляда, а
кто не видел сразу, понимал чуть позже.
Говоря еще короче, Клевинджер был болваном. Он часто смотрел на
Йоссариана, как один из тех любителей современного искусства, которые
слоняются по музейным залам, пялят глаза на картины и видят в линиях и
пятнах только то, что им хочется видеть, - таких людей интересует не сам
предмет, а свое иллюзорное представление о нем. Таков был и Клевинджер с его
неискоренимой склонностью въедаться в любой вопрос с какой-то одной стороны,
не обращая никакого внимания на другие стороны. В области политики это был
гуманист, который знал как правые, так и левые политические теории, но
безнадежно запутался и в тех, и в тех. Он постоянно защищал своих
друзей-коммунистов от их врагов из лагеря правых, а своих друзей из лагеря
правых - от их врагов-коммунистов, и его терпеть не могли и те, и другие, и
они-то уж никогда не защищали его самого ни от каких нападок, потому что
считали его болваном.
Он и действительно был очень серьезным, обстоятельным и совестливым
болваном. Нельзя было сходить с ним в кино без того, чтобы он не втянул вас
потом в дискуссию об абстрактном мышлении, Аристотеле, вселенной, духовных
контактах и долге кинематографии как формы искусства по отношению к
обществу. Девушки, которых он приглашал в театр, должны были дожидаться
первого антракта, чтобы узнать от него, хорошую или плохую пьесу они
смотрят, и тогда уже им все становилось ясно. Это был воинствующий идеалист,
объявивший крестовый поход против расового фанатизма, но стоило ему
столкнуться с расистами лицом к лицу - и он чуть не падал в обморок. О
литературе он знал все, за исключением того, как получать от нее