"Джозеф Хеллер. Что-то случилось" - читать интересную книгу автора

утонет ребенок, или задохнется во время пожара, или попадет под машину или
под поезд, я не хочу знать, чей это ребенок, - а вдруг мой...
Подобную же неприязнь мне внушают больницы, с такой же опаской и
брезгливостью отношусь я к своим знакомым, которые заболевают. Я стараюсь не
навещать больного в больнице, если только можно этого избежать: ведь там
всегда рискуешь отворить дверь палаты и увидеть что-нибудь страшное, к чему
никак не готов. (Никогда не забуду, какой ужас я испытал в больнице, когда
впервые увидел резиновый зонд, пропущенный в ноздрю, на которой еще
виднелась запекшаяся кровь. Он был желтовато-коричневый, этот зонд, и
полупрозрачный.) Когда у кого-нибудь из друзей, родных или сослуживцев
случается сердечный приступ, я не справляюсь о них по телефону в больнице -
вдруг скажут, что человек этот умер. Я стараюсь не заговаривать с женой или
с детьми больного - сперва ищу способ удостовериться через кого-то, кто с
ними уже говорил, что больному не стало хуже. Это иногда осложняет мои
отношения с людьми (даже с собственной женой - она вечно спрашивает у всех,
как они себя чувствуют, ходит по больницам и непременно что-нибудь привозит
больным), но я не обращаю на это внимания. Все равно не хочу я разговаривать
ни с кем, у кого больны и, может быть, умирают муж, отец, жена, мать или
ребенок, даже если умирающий мне далеко не безразличен. Я не хочу знать, что
кто-то, с кем я знаком, умер.
Правда, однажды (ха-ха), когда один мой знакомый в самом деле умер, я
взял себя в руки, собрался с духом и, прикинувшись, будто ничего не знаю, в
тот же день позвонил в больницу и справился о нем. Мне любопытно было:
хотелось испытать, что я почувствую, когда больница ответит, что человек,
которого я знал, умер. Интересно, как об этом сообщают; мысль эта занимала
меня и даже приятно щекотала воображение. Как они скажут - умер, скончался,
испустил дух, преставился или, быть может, кончился? (Как подписка на журнал
или старый библиотечный абонемент?) Женщина, ответившая по телефону, удивила
меня. Она сказала:
- Мистер... уже не числится среди наших пациентов.
Для этого звонка потребовалось мужество, да-да, все мое мужество. И
когда я повесил трубку, оказалось, я дрожу как осиновый лист. Сердце мое
взволнованно и радостно билось, ведь я буквально был на волоске; когда я
начал набирать номер, когда с губ моих сорвался первый звук, я воображал,
будто женщине, отвечавшей по больничному телефону, доподлинно известно, что
у меня на уме: она отлично видит, кто там на другом конце провода, читает
мои мысли - и так прямо и скажет. Она не сказала. Она ответила так, как ей
было велено отвечать в подобных случаях, и я остался безнаказанным. (Или это
отвечал автомат?) И мне никогда не забыть, сколь тактичен был ответ:
- Мистер... уже не числится среди наших пациентов.
Мистер... умер. Его уже нет в живых. Мистер... уже не числился среди
пациентов, и три дня спустя мне пришлось пойти на его похороны.
Ненавижу похороны, всем сердцем ненавижу похороны, что-то в них всегда
есть противоестественное, и я как могу избегаю похорон (особенно своих
собственных, ха-ха). Когда же все-таки вынужден пойти на похороны, стараюсь
ни с кем не разговаривать, просто пожимаю руки и делаю скорбное лицо.
Изредка что-то невнятно бормочу и всегда стою с опущенными глазами, как
ведут себя обычно в фильмах. Ничего другого себе позволить не могу: я себе
не доверяю. Ведь я понятия не имею, что следует говорить, когда кто-то
умирает, боюсь - что ни скажу, все окажется некстати. Я вообще теперь не